Мудань, до сих пор сжавшаяся от страха, вдруг осознала, что это происходит наяву — не сон, не мечта. Она наконец-то уходит. Уходит из этого дома. Сердце в груди бешено заколотилось, и на лице засияла радость, почти детская.
— А… если они не согласятся вернуть серебро? — всё же осторожно спросила она, не смея до конца поверить в свою свободу.
— Это уж ты не беспокойся! — резко отрезала госпожа Цэнь. — С этим разберутся взрослые. Сейчас самое главное — собрать самое ценное и идти отсюда прочь! — Она обернулась и велела строгим голосом: — Немедленно собирайте всё нужное! Прежде всего — золото, серебро, украшения. Мы сейчас же едем домой!
Тётушка Линь, Юйхэ, Куань`эр и Шу`эр услышали это — и не могли поверить своим ушам. В груди у каждой словно взорвался фейерверк. Свобода! Они уходят! Уходят все вместе — с Мудань! Как по волшебству, вместо слёз — улыбки, глаза сияют. Даже Мудань чуть не рассмеялась от восторга, глядя, как они стоят, потрясённо замерев.
— Что стоите столбами? — окликнула она с озорной искрой в голосе. — Шевелитесь! Быстрее!
И те, наконец, спохватились, всполошено бросились по комнатам. В первую очередь — ларец с украшениями, коробка с косметикой, редкие перья, тонкие кисти, шкатулки с нефритом и янтарём, шёлковые свитки, каллиграфия, фарфор. Затем — сундуки с деньгами, шёлковые ткани, драгоценные одеяния, всё, что могло представлять хоть какую-то ценность.
Тётушка Линь стиснула губы — но в глазах её горел свет. Сегодня, наконец, справедливость была услышана.
В отличие от бурного ликования Юйхэ и остальных девочек, сердце тётушки Линь было полно тревожной неуверенности. Да, она сделала свой выбор. Да, она пошла на это — пошла до конца. Но… всё ли правильно? Пусть и стало легче на душе, но если вдруг болезнь у Дань`эр снова обострится… Если старые господа — хозяин и хозяйка — сочтут, что именно она довела их дочь до беды?.. Что тогда?
С этими мыслями тётушка Линь бросила взгляд на Мудань — и в тот же миг всё сомнение рассыпалось прахом. Лицо девушки светилось живой, тёплой радостью — такой, какой она не видела на ней уже очень давно. Губы тётушки Линь дрогнули, она тихо усмехнулась себе — что ж, даже если она ошиблась… разве это не стоит того? Разве не стоит, чтобы её молодая госпожа, её любимая девочка, вновь задышала полной грудью?
Госпожа Цэнь, сама с бурей в душе, всё же не могла унять беспокойства. Она пристально посмотрела на дочь, в её взгляде смешались любовь, страх и тревога.
— Дань`эр… — медленно заговорила она, — если вдруг болезнь вернётся…
Но Мудань уже прижалась к матери, как в детстве, уткнулась в её плечо, и голос у неё был ласковый, как шелк:
— Мамочка, ну что вы… Даже если так, это уж будет воля неба. Жить в страхе перед каждым шагом — не жизнь. Разве не лучше просто идти вперёд?
И в эту самую секунду она поклялась — если судьба подарит ей свободу, если она и вправду вырвется из этого мрака, она всю оставшуюся жизнь будет служить своей матери, как благочестивая дочь, с теплом, с уважением, с преданностью.
Тем временем за ширмой послышался лёгкий шорох. Это вошла барышня Сюэ. Она на миг замерла, осмотрев суету и перемену лиц, затем, приподняв бровь, нарочито беспечно воскликнула:
— Ай, что тут происходит? Словно воробьи перед дождём засуетились! Это вы собрались куда-то?
Но по её взгляду было ясно — она всё поняла. Поняла, но решила не торопиться с вопросами. Всё ещё впереди.
Госпожа Цэнь выпрямилась, словно стальной клинок, голос её был спокоен, но в нём звенела та решимость, перед которой отступают любые возражения:
— Такой жизни больше не будет. Я увожу Дань`эр домой. Сейчас же.
Барышня Сюэ замялась, глаза её метнулись к выходу, будто она искала путь для бегства, но всё же собралась с духом, осторожно проговорив:
— Матушка, простите, что осмеливаюсь… Но всё это слишком внезапно. Сторона семьи Лю не уступит без боя. Если мы уйдём так, не обмолвившись ни словом, они поднимут шум. Это будет скандал на весь город. Может, сперва послать кого-то вперёд, сообщить отцу, старшему брату, а уж потом…
— Бояться?! — перебила её госпожа Цэнь, глаза сверкнули гневом. — Мы больше не живём с ними под одной крышей, а ты предлагаешь дрожать от страха, чтобы не обидеть их мерзкие уши? Их подлость, их лживость, их бесстыдство — всё уже выставлено на показ! И ты хочешь, чтобы мы ещё у них разрешения спрашивали?! Сегодня я забираю свою дочь. Будь им хоть трижды не по нраву — они сделают, как я скажу!
Она бросила на невестку взгляд, холодный, как зимний ветер:
— Я, между прочим, всё ещё хозяйка своего рода. Эту волю я имею право высказывать.
Барышня Сюэ покраснела от головы до пят, крепко сцепила пальцы, чтобы руки не дрожали. Она заставила себя изобразить вежливую улыбку:
— Прошу простить, матушка… Я не перечить хотела. Только надеялась, что если всё сделать чуть мягче, будет меньше последствий…
Госпожа Цэнь не ответила. Её молчание было тяжелее грома.
Мудань всё это слышала, и ей стало горько и страшно. Ещё не сделав и шагу на свободу, она уже чувствовала, как нависают новые тревоги. Она осторожно потянула барышню Сюэ за рукав, взгляд её был полон тихой мольбы:
— Мамочка… Старшая сестра ведь права…
Госпожа Цэнь перевела взгляд на дочь. И хотя в её лице не было ни тени улыбки, голос прозвучал мягче:
— Не нужно больше слов. Я знаю, что делаю. А ты — быстро собирайся. Надень что потеплее, причешись. Мы уходим. Сию же минуту.
