Старший из братьев, услышав эти слова, тут же нахмурился. Молча дёрнул младшего за рукав, наклонился и что-то прошептал сквозь зубы. Суть была ясна: упрёк. С ума сошёл? Как можно просто отдать — сколько дадут? Ты же не на милостыню пришёл!
Но младший — хоть и моложе, но упрям — выпрямился и во весь голос возразил, не стесняясь ни людей, ни смеха:
— Брат, ты сам видел! Кроме этой госпожи, никто на нас и смотреть не стал. Хотим мы или нет — назад понесём? На что тогда силы тратили? Хоть бы масло с солью купить — и то хлеб.
Прямо, по-простому. Без расчёта, но с разумом.
Мудань, не желая, чтобы спор зашёл дальше, мягко подняла руку и жестом усмирила их обоих. Говорила она тихо, чтобы никто лишний не слышал:
— Я даю вам десять тысяч. Как вам кажется — честная цена?
Братья замерли. Они ожидали, в лучшем случае, нескольких сотен, может — тысячи с хвостиком. Но десять… десять тысяч? За куст, который все кругом называли «диким», смеялись, тыкали пальцем, как на сорняк?
По сравнению с той насмешкой, что только что раздавалась со всех сторон, это предложение звучало почти как благословение.
Они переглянулись. И хотя радость, казалось, уже накинулась на плечи, старший всё же помедлил, прищурился, потёр подбородок и с подозрением проворчал, не в силах не высказать:
— А вы… чего это так щедро? Добра-то от горожан не ждём. Не задумали ли чего хитрого, а?
Голос был грубоват, но не злой — в нём звучала та осторожность, что веками жила в деревенском сердце. Доверие давалось не сразу.
Мудань лишь улыбнулась — спокойно, уверенно, с тем ясным светом в глазах, что пробуждает доверие даже в самых настороженных.
— У меня есть условие, — мягко сказала она. — Если вам снова попадётся такой же, не похожий на прочие, — выкопайте и несите мне. Я вас не обижу, цену дам честную. Обещаю.
Она не подняла голоса, не делала из этого торга. Слова её были сказаны как по секрету — почти как приглашение к сговору, но не унизительному, а честному, партнёрскому. Как к союзничеству.
Пока у неё не было возможности самой бродить по горным тропам, углубляться в чащи, искать среди дикой чащи редкие мутации и первородные виды. Но если эти братья — простые, но внимательные — смогут в свободное от полевых работ время приносить ей такие образцы, — это будет находка. Настоящая находка.
Это даже лучше, чем она надеялась.
Младший уже собрался было восторженно закричать, но Мудань быстро коснулась его плеча и тихо, почти шёпотом добавила:
— Только никому не говорите. Ни слова. Иначе узнают — все бросятся в лес выкапывать. А тогда что вам продавать останется?
Слова были просты, но сказаны с тем разумным эгоизмом, который заставляет задуматься. Мудань понимала: стоит лишь пустить слух, что за дикий пион платят золотом, — и всё, по всей округе начнётся выкапывание, люди погубят редкие популяции, цветы попадут к тем, кто и ухаживать не сумеет. Всё будет напрасно.
Она не могла этого допустить. И не допустит.
Младший, услышав её предостережение, мгновенно прикрыл рот ладонью, будто опасаясь, что слова вот-вот вырвутся сами собой. Быстро огляделся: и верно, многие уже косились в их сторону, кто-то даже вслух спросил, за сколько они продали «тот куст». Любопытство витало в воздухе, как дым над костром.
Парень почувствовал, что Мудань права. Абсолютно. Глупо было бы кричать о своём везении — в следующий раз удачи может и не быть.
Он мгновенно посерьёзнел, убрал с лица радость, но глаза всё равно сияли. Когда Юйхэ передала задаток, он бережно принял монеты, словно в руках у него было не серебро, а благодарность за труд. А затем с братом поспешил за кустом — теперь уже неся его с гордостью, не как товар, а как начатую судьбой сделку.
Барышни Сунь и Чжан, хоть и не понимали, почему Мудань вдруг воспылала интересом к кусту, что напоминал полевой сорняк, не стали задавать лишних вопросов. Им давно было ясно: Мудань не такова, чтобы увлекаться по пустякам. Она знает, что делает. Увидев её твёрдое намерение, обе женщины распорядились собираться домой.
Но едва они прошли несколько шагов, как дорогу им преградил Лю Чан.
Он стоял, словно грозовая туча, закипевшая снаружи и внутри. Глаза его сузились:
— Сколько ты им дала? В чём подвох? Этот куст пиона — не простой?
Мудань не стала отвечать. Не вступила в спор, не издала ни звука. Только чуть заметно улыбнулась — спокойно, легко, так, будто его подозрения были детской выдумкой. Затем, не удостоив его даже второго взгляда, плавно развернулась и пошла прочь — в другую сторону.
От её шага веяло ветром весенней уверенности. Она шла, словно уже знала: пусть весь рынок смеётся, пусть за спиной — домыслы и подозрения, но истинное сокровище видит только тот, кто умеет смотреть.
Неизвестно почему — или, может, как раз потому, что знал слишком хорошо, — Лю Чан вдруг ясно ощутил: Мудань… смеётся над ним. Не вслух. Не словами. Даже не взглядом. Но в самой её тихой, лёгкой походке, в её молчании, в том, как она обошла его, не замедлив ни на шаг, — было что-то, что обжигало горше пощёчины.
Злость вспыхнула мгновенно, будто кто-то поднёс пламя к сухим щепкам в его душе. Он шагнул вперёд, перехватил путь тем двум братьям, что уже несли пион.
— Всё просто, — сказал он громко, с нажимом. — Это рынок. Кто платит больше — тому и товар. Сколько бы она ни дала — я дам больше.
Он и сам толком не знал, зачем это делает. Да, в глубине души чувствовал, что с этим цветком что-то не так — что он, возможно, особенный. Но больше всего он просто не выносил мысли, что Мудань уйдёт отсюда победительницей. Что она получит то, чего хочет. Нет уж. Если уж она захотела этот куст пиона — он сделает всё, чтобы у неё этого не было.
Старик Цзоу и бородатый незнакомец тоже поспешили подойти. Глаза обоих блеснули. Они не смеялись — они чуяли азарт, как зверь чувствует кровь. Старик Цзоу усмехнулся:
— Ну что, братья? За сколько вы продали? Смотрите вы, как будто сами себе не верите!
— Да-да, — подхватил бородач, с прищуром вглядываясь в пион. — Покажи-ка, покажи. Что за диковина такая, что ты — ты! — вдруг захотел отдать больше?
Они сгрудились вокруг, начали всматриваться, наклоняться, говорить, переговариваться — и тут же к ним начали стекаться и прочие. Толпа оживилась, как растревоженный улей. Куча голосов, десятки глаз, десятки жадных и любопытных взглядов.
— А ну, покажите!
— За сколько продали?
— Что в нём особенного?
— Да она ж дикий куст купила!
— Это ж просто лесной пион…
Голоса сливались в гул, в котором разгоралась новая волна — сплетен, подозрений, зависти.
Если бы Мудань не подошла к этим юношам первой, если бы не проявила интерес — быть может, никто бы и не глянул в ту сторону. Никто бы не заподозрил в этом кусте ничего примечательного. Но стоило ей сделать выбор — и вот, взгляды, шёпоты, вопросы, цены… Все сразу начали искать в этом что-то необычное.
