Видя, как тётушка Линь хмурится и молчит, Мудань тихонько прильнула к её плечу и, как маленький щенок, начала тереться щекой, протяжно и заискивающе напевая: — Тётушка~… тётушка~… тётушка-а-а…
Тётушка Линь не удержалась и тяжело вздохнула. В памяти тут же всплыли образы маленькой Мудань, как она с детства не отходила от неё ни на шаг, словно хвостик — нежная, капризная, бесконечно милая. То «тётушка» слева, то «тётушка» справа — звала так, что сердце невольно таяло, и отказать ей было невозможно. Теперь девочка выросла, но у тётушки Линь всё равно не поднималась рука оттолкнуть её.
И всё же, сжав сердце, она собралась с силами и строго сказала:
— Даньнянь, если ты по-прежнему считаешь меня своей кормилицей, тогда послушай, что я скажу.
Мудань заискивающе улыбнулась:
— Говори, тётушка, я слушаю.
Упрямство тётушки Линь она давно знала не понаслышке. Когда её только привезли сюда, едва оправившуюся после тяжёлой болезни, она всё ещё пребывала в растерянности и отказывалась принять реальность. Пряталась под одеялом, словно страус, надеясь, что, если зарыться поглубже, всё исчезнет, само собой. И тогда именно тётушка Линь силой стащила её с постели, заставила идти к старшей госпоже Лю и к госпоже Ци, вынудила вымолить их расположение, заставила столкнуться лицом к лицу с наложницами Лю Чана.
И после того было ещё не раз. Подобные сцены глубоко врезались в её память, заставляя с каждым разом всё яснее осознавать, насколько упрямой может быть эта женщина.
Тётушка Линь велела Шу`эр стоять поодаль и следить, чтобы посторонние не подходили, сама же нахмурилась и сказала сдержанно, но жёстко:
— Раньше я говорила тебе: не принимай всё близко к сердцу, не терзай себя попусту. Ты не слушала — всё копалась в себе, мучилась, пока не свалилась с той тяжёлой болезнью. Тогда ты нас всех едва в гроб не свела — и меня, и старого господина, и госпожу твою мать. Мы уж думали, что раз ты выжила, то всё поняла… Ан нет! Теперь, наоборот, всё тебе нипочём — даже шанс, что сам к тебе в руки идёт, и тот отталкиваешь. Хочешь, чтоб этим кто-то другой воспользовался, а ты осталась ни с чем?
Она повысила голос:
— Я знаю, ты многое для себя уяснила. Но если хочешь здесь удержаться, хочешь защитить себя и тех, кто рядом, не дать таким, как Юйтун, малолеткам-дряням, совать нос в твои дела — ты должна показать, на что способна. Иначе — на что это похоже? Ты хочешь осрамить род Хэ?
Мудань прекрасно понимала: и тётушка Линь, и господин с госпожой Хэ свято верили — её болезнь пошла на поправку только после того, как она вышла замуж за Лю Чана. Для них этот брак был её оберегом, талисманом жизни. Даже если семейная жизнь складывалась тяжело, ни за что бы не согласились на развод. Поэтому Мудань никогда не осмеливалась рассказать тётушке Линь о своём желании развестись.
Она покорно опустила голову и мягко сказала:
— Тётушка, я всё понимаю. Просто… просто мне обидно, что тогда он совсем меня не ценил. Но впредь я постараюсь быть благоразумнее.
Тётушка Линь тяжело вздохнула, обняла её и с горечью в голосе прошептала:
— Ах ты, моя бедная Даньнянь… Если бы не твоя болезнь, господин с госпожой ни за что бы не стали искать способ выдать тебя сюда, вынуждать его семью принять тебя как невесту — ещё и думать, будто мы на них сверху смотрим и будто мы их заставили. Если бы ты вышла за равного, разве пришлось бы терпеть такое унижение? Но уж раз вышло, как вышло — жить надо дальше. Пусть даже не ради себя, а хотя бы ради господина и госпожи, что душу в тебе не чают — подумай об этом.
Мудань с улыбкой сказала:
— Я всё понимаю. Вот и решила: завтра непременно наряжусь как следует, чтобы они не посмели на меня свысока смотреть. Тётушка, помоги мне придумать, какую причёску стоит сделать, чтобы она подходила к этому наряду?
Пара лёгких фраз — и тётушка Линь уже позабыла про наставления, с живым интересом принялась обсуждать с ней причёски и украшения. Вскоре вернулась Юйхэ с нитками и тут же вынесла на руках платье. Госпожа с служанками собрались вместе и с серьёзным видом принялись обсуждать наряд до мелочей.
Когда настал полдень, Мудань прикинула, что у свекрови, госпожи Ци, должно быть свободное время, и велела Юйхэ передать незаконченные дела тётушке Линь. Сама же привела в порядок причёску, поправила платье, и они с Юйхэ, укрывшись шёлковым зонтиком на бамбуковом каркасе, отправились в сторону внутреннего двора госпожи Ци.
Двор, где жила госпожа Ци, находился довольно далеко от двора Мудань — дорога пешком занимала не меньше четверти часа. Хоть стояла лишь ранняя весна, солнце уже пекло вовсю: от земли поднимался жар, и даже зонт не спасал от палящего зноя. Вскоре на лбу и крыльях носа у Мудань и Юйхэ выступили капельки пота, а подмышки стали влажными — неуютно и липко.
Юйхэ указала на раскинувшуюся неподалёку беседку, увитую глицинией, и с улыбкой предложила:
— Госпожа, если вы устали, может, присядем там, в тени? Подождём немного, когда станет посвежее, тогда и продолжим путь. Всё равно у госпожи нет никаких срочных дел.
Мудань покачала головой:
— Не стоит. Немного прогреться и вспотеть — даже полезно.
Такую жару и этот путь в десять с лишним минут она и в расчёт не брала. В былые времена, в самую знойную пору года, она и не с таким справлялась: в туфлях на каблуке семь сантиметров, под палящим полуденным солнцем, она мчалась наравне с мужчинами, чтобы успеть на автобус — и ни разу не уступила. Теперь просто хорошая жизнь её расслабила, вот и стала нежной. А нежность, что ж…. если перестать баловать себя, проявить волю — то никакой изнеженности и не останется.
Юйхэ рассмеялась:
— А ведь я помню, вы раньше больше всего боялись солнца и ненавидели потеть.
Мудань, кивая в сторону вымощенной голубым камнем дорожки, что вела к другому двору, тоже улыбнулась:
— А ты посмотри, не мы одни сегодня не боимся жары.
Из-за поворота, у вымощенного голубым камнем прохода, вышла группа людей. В самом центре шагала пышнотелая молодая женщина — она была облачена в лёгкую шёлковую рубашку с зелёным, как ива, отливом и воротом в форме сердечка, а на талии затянут жёлтый с отливом в цвет утиных перьев высокий плиссированный подол. На юбке золотыми нитями была вышита пара сверкающих перепелов. Волосы уложены в причёску с полураскрытым узлом, брови изящной формы, напоминающей дымку, а губы в форме лепестка лотоса были ярко окрашены алой помадой. Это и была Биву — самая любимая наложница Лю Чана, родившая ему первого внебрачного сына.
