Лю Чэнцай знал — с этим сыном давить бесполезно, чем сильнее жмёшь, тем выше упрётся. Потому, сменив гнев на язвительную насмешку, он плюхнулся на циновку у дальнего окна, стёр каплю воды с рукава и, поглядывая искоса, бросил:
— Ну что, ты, гений, мать говорит, ты сегодня чуть в сабельную сечу не полез? Молодец, что тут скажешь. Сначала с принцессой сцепился, теперь вот ещё и на ванский двор полез? Прямо-таки… великолепно, Лю Чан.
Тот хмыкнул сквозь зубы, не шевелясь:
— Она сама пришла — искать себе беды. Я её не звал. Что до ванского двора… Ха!
Он презрительно усмехнулся, глаза его вспыхнули мрачным огнём.
— Отец и сын… Они там не больше, чем дворовые псы при ване Нине. Чего их бояться?
Он знал, что в придворной игре полагается быть мягким, гибким, делать вид, что всех уважаешь. Но в сердце у него всегда стоял один кровавый закон: “Отомстить за отнятую жену — или умереть!”
Лю Чэнцай помолчал немного, глаза его прищурились, и вдруг он расхохотался:
— Ах ты, чертёнок! Да ты просто знаешь, что принцесса тебя по-прежнему любит, а? Вот и беснуешься, зная, что ничего тебе не сделает. Всё ещё сохнет по тебе, верно?
Ведь все помнили, как принцесса Чжунчжу Цинхуа мечтала выйти за Лю Чана. Но не сложилось — её выдали за другого, покойного ныне, мужа. И всё же… всё же она так и не забыла Лю Чана. Даже жаловалась на прежнего мужа, мол, мягкотел и скучен. Очевидно, её сердце до сих пор тянуло к буйству Лю Чана, к его дикой дерзости.
Лю Чэнцай, вспомнив об этом, почувствовал себя чуточку увереннее. На губах у него снова заиграла ухмылка.
А Лю Чан, выслушав это, ничего не ответил. Ни подтвердил, ни опроверг. Только поджал губы и уставился в потолок, будто и не слышал вовсе.
Лю Чэнцай встал, заложив руки за спину, медленно зашагал по комнате, каждый шаг отдавался по полу с глухим звуком. Лицо его потемнело, голос прозвучал глухо, с тяжестью:
— Сейчас она к тебе ещё неравнодушна, пылает чувствами, потому и терпит многое. Но… — он резко остановился и бросил взгляд через плечо, — она не такая, как мы. Если остынет сердцем, озлобится, если в душе её родится настоящая ненависть — ты первым же и поплатишься.
Он махнул рукой, будто отрезал:
— С этого момента всё берусь уладить сам. Ты к этому делу — больше ни шагу. С завтрашнего дня никуда не выходишь. Сидишь дома. Возвращаешься к книгам. Я подыщу тебе чин — не мальчишка ведь уже! Хватит бесцельно шляться, пришло время взрослеть.
Лю Чан замер, будто ошарашенный, но уже в следующую секунду лицо его исказилось яростью.
— Даже не мечтай! — процедил он сквозь зубы.
Он резко соскочил с ложа, резкий, как порыв ветра, и уже метнулся к выходу. Всё ясно — старый мерзавец снова его предаёт, как тогда, всё повторяется! Сначала продал его — теперь снова хочет продать!
Но Лю Чэнцай лишь холодно усмехнулся, не оборачиваясь:
— Эй, кто там! Присмотрите за молодым господином. Пока я не скажу — никуда его не выпускать.
С этими словами он резко развернулся и вышел из комнаты, отшвырнув полами рукава.
За ним тут же вошли несколько слуг, вежливых, улыбчивых — но встали у ворот, преградив Лю Чану дорогу.
Было видно: приказ они поняли совершенно буквально.
На следующее утро, как раз в день отдыха от службы, Лю Чэнцай и госпожа Ци только-только позавтракали, как вдруг слуга доложил: прибыл Ци Чанлин.
Лю Чэнцай взглянул на небо — было ещё рано, утро только начиналось. Он пробормотал, словно вполголоса, скорее себе, чем жене, которая с самого вечера не сказала ему ни единого слова и ни разу не взглянула по-человечески:
— С утра до вечера, визит за визитом… Что они всё ходят и ходят? Не иначе как по делу.
Но стоило ему это сказать, как госпожа Ци словно взорвалась — будто он упрекнул её в том, что, родня надоела и достала. Она резко опустила в золочёную чашу с серебряной ручкой на стол, отчего вода в ней выплеснулась и забрызгала скатерть, и ледяным голосом процедила:
— Если не хочешь видеть — не встречайся. Никто не тащит силой!
Лю Чэнцай поморщился, пренебрежительно повёл бровью, ничего не ответил и, не удостоив её взглядом, направился сам встречать Ци Чанлина.
Поприветствовав друг друга, обменявшись положенными фразами, Ци Чанлин сразу перешёл к делу — он оказался тем самым посредником, которого пригласил Хэ Чжичжун.
Лю Чэнцай медленно взял в руки чашу и, отпив большой глоток мондинского настоя камелии, только тогда лениво отозвался:
— Значит, значит… это по поручению вана Нина, да? Если память мне не изменяет, он ведь не из тех, кто вмешивается в чужие мелочи. С чего бы ему впрягаться в эту возню? Это Ли Юань его попросил, что ли?
Ци Чанлин, в отличие от своей жены, которая перед госпожой Ци держалась с осторожностью, вёл себя с зятем совершенно иначе. Он только рассмеялся, откинувшись в кресле с видом полного спокойствия:
— Кто ж разберёт? Отец сказал или сын — разве не всё равно? Всё одно семья.
Лю Чэнцай фыркнул с насмешкой, губы его искривились в тонкой язвительной улыбке:
— Эге, какие, оказывается, важные у нас две пляшущие лошади!
Пусть ван Нин и упомянул это дело лишь вскользь, ни к чему напрямую не принуждая, но смысл его слов был ясен, а уж если он ещё и прислал шурина уговаривать — значит, всё продумано как следует.
А ведь и правда — с принцессой Цинхуа рано или поздно рванёт, с чего бы не воспользоваться случаем и принять милость вана сейчас, пока всё ещё можно?
Он резко сменил тон и лицо, повернулся к Ци Чанлину с уже тёплой улыбкой:
— Я понял. Хорошо. Но, конечно, и от семьи Хэ должна быть искренняя готовность. Иначе как вести разговор?
Ци Чанлин кивнул с пониманием, тоже улыбнулся:
— Ну, это уж, само собой. Дело затягивать нельзя, а то ведь и племяннику карьера под угрозой окажется. Я сейчас же пошлю людей — пусть передадут им, пусть сразу приходят.
Лю Чэнцай слегка кивнул, но в голосе его вдруг зазвучали учительские нотки, будто бы он обращался не к взрослому мужчине, а к молодому неразумному ученику:
— До меня дошло, что ты в последнее время уж больно тесно с ванским двором связался, особенно с ваном Нин. Это правда?
Ци Чанлин, человек гибкий и умелый, тут же отвёл взгляд и не стал подтверждать:
— Просто так вышло… пару дел по службе пересеклись, ничего особенного.
Лю Чэнцай положил руку ему на плечо, не слишком тяжело, но твёрдо — жест не дружеский, но властный. Слегка наклонившись к нему, он тихо, но весомо произнёс:
— Сейчас время ещё мутное. Не стоит торопиться. Не надо забегать вперёд — можно оступиться.
Ци Чанлин молча кивнул. Всё это он и сам понимал. Но и идти против ветра без нужды — тоже не слишком умно, верно?
В полдень, когда солнце стояло в зените, трое мужчин из семьи Хэ — отец и двое сыновей — вместе переступили порог дома Лю.
