Мудань шагнула ближе, приподняв край юбки, и с интересом склонилась над бамбуковым коробом. Внутри, аккуратно уложенный на влажный мох, лежал дикий пион — невзрачный с виду, но стоило присмотреться, как её редкость становилась очевидной.
Высотой кустик был необычайно мал — вместе с цветоносом и раскрытым цветком едва ли дотягивал до полутора чи. Стебель — коричневатый, с продольными бороздками, тонкий, но живой, крепкий у корня. Он тянулся вверх из одного цельного корешка, из которого ответвлялись жилки — словно тончайшие нити.
Листья были узкие, лопастные, от одного до пяти сегментов, по краям — грубые зубчики. Верхняя поверхность — гладкая, с легким блеском, а нижняя — укрыта тонким шелковистым пушком. Всё растение дышало скромной, но стойкой жизнью — словно выросло не для чьих-то взглядов, а вопреки всему.
Цветок был особенно изящен. Десять лепестков — тонких, с чуть заметными складками, будто ткань, небрежно прижатая ладонью. Края — с легкими, как укусы воздуха, надломами, но не лишённые обаяния. Цвет — молочно-белый, с лёгким, почти неуловимым румянцем у основания. Ближе к сердцевине лепестки наливались нежно-лиловым, словно от прикосновения закатного света.
Тычинки — тёмно-пурпурные, у самого основания, но к вершине светлели, превращаясь в тонкие белесые нити, что будто держали цветок в невидимом равновесии.
Мудань замерла, вглядываясь в каждый изгиб, в каждую деталь. Перед ней был не просто редкий экземпляр — перед ней было живое, одухотворённое дыхание гор и ветров, занесённое сюда рукой случая или чьей-то любви.
Мудань сразу же узнала растение. Это был тот самый карликовый куст пиона, известный также как Вэйсин мудань цзишаньская пионея. Она аккуратно провела пальцами по стеблю, бережно коснулась листьев — и на лице её проступило тихое, почти благоговейное восхищение.
Это не просто дикая разновидность, — это исток, прародительница всех окультуренных пионов, та, с кого начиналось многовековое искусство выращивания цветка, ставшего символом женской красоты и благородства.
В памяти всплыло: в её прежнем мире, в будущем, это растение уже почти исчезло. Из-за того, что корень использовался в медицине, вид оказался под угрозой исчезновения и был внесён в третий уровень охраны редких видов. Его запрещали выкапывать, перевозить, требовались специальные разрешения и условия содержания.
А здесь, в этой эпохе, в этом углу мира, она — почти случайно — вдруг получила в руки не просто редкость, а подлинное сокровище. Причём степень её карликовости была крайне высокой: за десятилетие куст едва достиг локтя — поистине уникальный экземпляр.
Задумавшись, она долго молчала, не отрывая взгляда от растения, и её пальцы всё ещё легко скользили по ребристому стеблю, будто читали на ощупь скрытую историю его жизни.
Братья Чжан заёрзали.
Чжан Дарлан с тревогой посмотрел на неё и, не дождавшись отклика, не выдержал:
— Молодая госпожа… вам как, нравится?.. Всё ли так, как вы хотели?
Но Чжан Эрлан тут же потянул его за рукав, торопливо зашептав:
— Братишка, не перебивай. Пусть посмотрит спокойно, не торопи.
Мудань наконец очнулась от своего тихого изумления. Наклонилась, внимательно осмотрела корень. На этот раз он был особенно хорош — на нём оставалась плотная комковатая земля, что означало: при пересадке куст не нуждался в дополнительной обрезке листвы и переживёт смену места почти безболезненно.
Она выпрямилась, и на лице её впервые за всё время расцвела ясная, тёплая улыбка:
— Прекрасно. Я более чем довольна.
Как и договаривались, тысяча медяков. Подходит?
— Подходит! Конечно, подходит! — воскликнули оба брата почти хором, лица их расплылись в радостной, облегчённой улыбке.
Мудань, прежде чем отпустить братьев, указала им на корень и ком земли, аккуратно прилегающий к стеблю:
— В этот раз вы сделали всё правильно. Видите, как надёжно укрыт корень? Вот так и нужно — всегда сохранять слой почвы, чтобы не травмировать растение. Если ещё добудете такие — приносите именно в таком виде, не иначе.
Братья Чжан слушали с серьёзным видом, хотя по глазам было видно: поняли не всё, но кивают старательно. Не вдаваясь в подробности, они с радостью приняли деньги и, поклонившись, весело заспешили прочь, будто унося не только оплату, но и частицу цветочной тайны, которую так и не постигли до конца.
Мудань, оставшись одна, велела подозвать одну из дворовых женщин — не служанку, а пожилую крепкую повариху, привычную к физической работе. Та ловко подхватила бамбуковый короб и понесла его следом за хозяйкой в сторону заднего сада.
Не успели они пройти сквозь резную калитку, ведущую в женский двор, как им навстречу вышли госпожи Чжэнь и Бай. Обе — словно случайно, но слишком уж вовремя. Госпожа Чжэнь тут же бросила любопытный взгляд в корзину, не скрывая своего интереса, и с натянутой улыбкой заметила:
— О, Дань`эр снова купила цветы? Если так пойдёт и дальше, к следующей весне мамина усадьба вся утонет в бутонах.
Сколько на этот раз?
Мудань лишь слегка улыбнулась — не из вежливости, а с тем мягким спокойствием, что появляется, когда человеку нечего ни объяснять, ни оправдывать:
— Как и в прошлый раз. Цена та же.
— Такая цена, — протянула госпожа Чжэнь с прищуром, — не малые деньги. Ты уверена, что тебя не обсчитали? Если уж тебе так хочется разводить цветы, лучше бы в храм сходить — там по весне ростки продают, куда дешевле.
Она шагала рядом, почти вплотную, голос звучал любезно, но за словами сквозило недоверие и желание уколоть.
— А куда сажать думаешь?
— Ещё не решила, — спокойно ответила Мудань, продолжая идти вперёд, будто, не замечая сквозных ноток в чужом голосе. — Дорого это или дёшево — вопрос не в цифрах. Всё зависит от того, насколько ты сам считаешь это ценным.
Госпожа Чжэнь на мгновение прикусила губу, но тут же сменил тон, сделав голос ещё мягче:
— Так всё-таки, на этот раз ты снова хочешь посадить под открытым небом?
Её взгляд стал чуть внимательнее, как будто за безобидным вопросом крылась не просто женская праздность, а какая-то мысль, ещё не до конца сложившаяся.
— В этот раз корни пришли с комом земли, — мягко сказала Мудань, не поднимая глаз. — Кустик небольшой, можно посадить в кадку, этого будет достаточно.
— Вот именно, — тут же подхватила госпожа Чжэнь, и в голосе её послышалась наигранная одобрительность. — Что можно посадить в горшок — лучше сажать именно туда. А то ведь потом и с места не сдвинешь — тяжело будет.
Так вот оно что…
Мудань невольно вскинула взгляд. Слова были сказаны будто бы из заботы, но за этой мягкой фразой пряталось нечто иное.
Переместить легче? Чтобы в будущем, если понадобиться… быстро увезти?
Тонкий намёк. Предупреждение. Или напоминание: Ты здесь — лишь временно.
На мгновение в её глазах мелькнула тень, но она тут же погасла. Мудань не произнесла ни слова, только чуть склонила голову. А вот госпожа Чжэнь заметив её взгляд, тоже на миг растерялась, не сумев скрыть неловкость. Её улыбка на мгновение застыла, а глаза поспешно скользнули в сторону, избегая прямого взгляда.
Спасибо за перевод)