Кто же из них, с мечтой о карьере и блестящем будущем, решится связаться с девушкой из торговой семьи, да ещё с прошлым?
Мудань не тешила себя иллюзиями. Её мечты лежали в другом:
Лучше уж найти человека с волей, с огнём в сердце, идти с ним рядом, зарабатывать своим трудом, расти вместе. Пусть не сразу — зато честно. А детей… детей вырастить самой. И пусть уж тогда её сын станет цзиньши — в благодарность за всё, что она пережила.
Хэ Далану и самому стало неловко. Он только сейчас понял, как неловко задел сестру, пусть и не со зла. Словно нечаянно сорвал с её плеч покрывало воспоминаний, которые она не хотела распускать. Несколько мгновений он молчал, тупо теребя край рукава, а потом вдруг оживился, будто нашёл способ загладить свою вину:
— Дань`эр, а хочешь, я тебя научу разбираться в драгоценностях?
Мудань театрально всплеснула руками и с вздохом развела их в стороны:
— Да что ж вы все с этим… — в глазах её искрилась лукавинка. — Четвёртый брат вот тоже обещал научить меня разбираться в благовониях, а второй — хотел ввести в тонкости их смешивания и составления. А я, представь себе, вовсе этим не горю!
Она хихикнула, пожала плечами:
— Главное — иметь общее представление, что есть что. А лучше пусть всё цветы будут. Мне с ними куда спокойнее.
Хэ Чжичжун всё это время молча слушал добродушную перепалку, но теперь, услышав последние слова дочери, неспешно вмешался:
— Раз уж Дань`эр хочет открыть своё женское подворье, ты, Далан, найди время — сходи и оформи всё как положено. Потом разузнай, где земля хорошая, подходящая. Купим ей участок, выстроим маленькое поместье, с садом, как она мечтала. Пусть цветы растит в своё удовольствие. А жить всё равно будет у нас дома, — не глядя на Мудань, добавил с тёплой твёрдостью: — покамест не выйдет замуж снова.
Далан оторопел. Первой мыслью в его голове промелькнуло: неужели кто-то из женщин в доме обидел Мудань? Сердце кольнуло тревогой, но прежде чем он успел вымолвить хоть слово, Хэ Чжичжун уже спокойно проговорил:
— Это и к лучшему. Рано или поздно вы всё равно будете жить каждый своим домом, своей семьёй, разделите дома. Я и сам старею. Как настанет день, когда в доме станет слишком шумно — соберусь с твоей матерью и уеду в загородное имение, подальше от суеты, отдыхать душой.
Слово «раздел дома» — фэньцзя — будто камнем упало в грудь Далану. Он вмиг посуровел, глаза покраснели. Голос его дрогнул:
— Отец, что вы такое говорите?.. В такой день — и такие речи… Как будто вы нас покидаете. Эти слова… больно их слышать.
Далан был человеком открытым, простым, преданным семье — это чувствовалось в каждом движении. Хэ Чжичжун тяжело вздохнул:
— Пока я жив — дом останется единым. Но если меня не станет… Второго, Четвёртого, Пятого я не держу — они уже самостоятельные. А вот Третий и Шестой… У каждого — своя мать. Боюсь, рано или поздно они всё равно решат уйти, отделиться. А ты… ты и твоя супруга — люди честные, но именно такие чаще всего и терпят больше всех.
Он на миг замолчал, взгляд его стал строже:
— Потому скажу прямо, раз уж разговор зашёл. Когда меня не станет — позаботься о своей матери и сестре. А если братья попадут в беду — протяни им руку, не отворачивайся. Дом может делиться, но кровь — нет.
У Далана ком стоял в горле. Он был готов заплакать, хоть и стыдился этого. Мудань, чувствуя нарастающее напряжение, вдруг встрепенулась, кивнула в сторону и поспешно спросила, будто спасая от ненужных чувств:
— Брат, посмотри… вон тот дом — разве не тот, что мы ищем?
И вот, за изгибом дороги, у самого края пруда Цюйцзян, где пруд почти сливался с садом Фужун, действительно обнаружилось несколько изящных, утопающих в зелени усадеб. Не величественные дворцы и не помпезные резиденции знати — а скорее изысканные уединённые дворики, будто нарочно спрятанные здесь для тех, кто ценит тишину и красоту.
Особенно выделялся один: розовые стены, серые черепичные крыши, невысокая ограда, за которую в изобилии перевешивались плети цветущей розы, осыпанные алыми и белыми лепестками. Среди ветвей вились разноцветные бабочки, вся картина дышала жизнью, покоем и сладким ароматом весны. Глаз невольно тянулся к этой картине — сад казался кусочком рая, вырванным из снов.
Однако, несмотря на такую прелесть, вокруг не было ни души. Улица стояла тихой и безмолвной, словно и сама боялась потревожить покой этих мест.
Хэ Далан, не теряя времени, велел слуге постучать в ворота. Через некоторое время вышел прислужник — молодой, опрятно одетый, но без высокомерия. Услышав, кого ищут гости, он удивлённо окинул взглядом всю их разношёрстную компанию. Наряды у них, хотя и не бедные, не походили на одежды знатных домов, но что-то в их манере держаться — и особенно в лице Мудань — заставило его отнестись с уважением.
— Так вы ищете нашего господина? — с лёгким изумлением переспросил он. — Это как раз его усадьба. Позвольте узнать, как вас представить?
Лишь тут Мудань по-настоящему поняла, что имел в виду цзянцзюнь[1] Цзян Чанъян, говоря: «Спросите — и сразу найдёте». Оказывается, его дом стоял первым от входа в этот уголок, словно нарочно устроенный так, чтобы не пришлось искать долго.
Она бросила ещё один взгляд на двор. Всё вокруг выглядело не как официальная городская резиденция, а скорее, как усадьба для отдыха и уединения — сдержанная, но исполненная вкуса, окружённая цветами и светом.
На первый взгляд, это совсем не вязалось с образом самого Чанъяна — сдержанного, немного грубоватого, простого в речи… Но тут же в памяти всплыли его слова о матери, и о том, как он искал цветы для неё. И тогда всё встало на свои места. Наверное, его мать и в самом деле была той женщиной, что любит сад, ценит спокойствие и жизнь в цветах.
Хэ Далан вежливо изложил цель визита. Прислужник, чуть склонившись, ответил почтительно:
— Наш господин будет рад принять столь достойных гостей. Однако сейчас у него уже есть посетители… Прошу вас немного подождать. Я тотчас же доложу о вашем прибытии.
Он скрылся за воротами. Прошло примерно полчашки чая времени — и, наконец, он вновь появился, пригласив гостей пройти внутрь.
Когда Мудань переступила через порог, лишь теперь по-настоящему оценила, насколько утончён и спокоен этот уголок. Вокруг — высокие старые деревья, густые заросли цветущих кустарников, в которых пестрели то алые, то сливовые, то молочно-белые лепестки. Узкая дорожка вела всё глубже, в тень сада, и каждый шаг лишь раскрывал новые грани его скрытого великолепия.
[1] Цзянцзюнь (将军, jiāngjūn) — это китайский титул, который переводится как «генерал».
