Хэ Чжичжун молча оглядел сопровождающих — восемь человек всего, все — родня и близкие. Подойдя ближе, он с достоинством поклонился стоявшим у двери персидским стражам:
— Это всё наши — племянники, племянницы, домочадцы. Хотят расширить кругозор, полюбоваться редкостями.
Оба чужеземца узнали его — сдержанно улыбнулись и, не задавая лишних вопросов, кивнули, давая знак пройти. Между ними и Хэ Чжичжуном, видно, существовала давняя и крепкая торговая связь, внушавшая полное доверие.
Когда группа вошла внутрь и скрылась от глаз толпы, старший сын Хэ, воспользовавшись моментом, негромко разъяснил сопровождающим правила:
— Баохуэй — это редкая вещь. Проводится лишь раз в год. На него съезжаются все крупнейшие ху-шаны — купцы-варяги из разных стран — и привозят свои самые редчайшие в мире, небывалые сокровища, которыми гордятся коллекционеры и купцы, взаимно хвастаясь и сравнивая, у кого сокровища ярче, дороже, изысканнее. Победителю выпадает честь — он может надеть особый головной убор и занять главное место в зале. Остальные садятся по обе стороны, в порядке убывания ценности их сокровищ.
Он сделал паузу, глядя, как вокруг восторженно округляются глаза.
— После распределения мест начинается самое главное — торг и обмен. Мы, конечно, приехали не для того, чтобы состязаться — у нас нет таких реликвий. Мы просто наблюдатели, пришли полюбоваться да, может, купить что-то из редких драгоценностей.
В этот момент Далан понизил голос:
— Но, учтите: мест для наблюдателей ограничено, ведь здесь всё — сокровища на вес золота, не каждому позволено просто так войти. Если бы не отец, который много лет ведёт честную торговлю с этими иноземными купцами, заслужив их полное доверие, — никто бы нас сюда и близко не пустил, особенно такой большой группой.
Мудань слушала с замиранием сердца. Глазами она уже искала, что же её ожидает впереди. В сердце её зашевелилось то особенное чувство, какое бывает перед встречей с неизведанным и необыкновенным. Всё вокруг как будто начинало дышать тайнописью Востока и чудесами заморских земель.
Оказавшись внутри, они прошли через крошечный внутренний дворик, обогнули узкий ряд флигелей — и вдруг перед глазами словно взорвалась изумрудная зелень: за стройными деревьями открывался просторный зал. Мудань, восхищённо замерев, не могла отвести взгляда от внезапно развернувшегося великолепия. До самой залы оставалось с десяток шагов, а оттуда уже доносился радостный гомон, заливистый смех — звуки веселья на неведомом ей языке. Это был персидский — звучный, переливчатый, но для Мудань совершенно непонятный. Однако в одном она не ошиблась — люди там явно ликовали.
Навстречу им из-под арки вышел чёрнокожий куньлунский раб[1], облачённый в безукоризненно белый кафтан с круглым воротом и узкими рукавами. Он с улыбкой поклонился Хэ Чжичжуну и Далану, и, к удивлению Мудань, заговорил на чистой столичной речи, без единой запинки:
— Сегодня к нам пожаловал весьма неожиданный гость. И людей с собой привёл немало. Места в зале ограничены, боюсь, позже кое-кому придётся потесниться.
Хэ Чжичжун прищурился, взгляд его невольно скользнул к Ли Сину. Тот же лишь самодовольно усмехнулся, словно уже знал, о ком речь.
Хэ Чжичжун снова перевёл глаза на раба и спокойно ответил:
— Мастер Аобу, не беспокойся. Это — пустяки. Я ведь и на морской повозке ходил — бывало, по тридцать человек в трюме, и ничего, помещались. Привыкли.
Мудань тайком переглянулась с Ли Сином: ей показалось, что неожиданный гость — именно тот, на кого он ей всё утро пытался намекнуть… Но кто же это? И почему столь важно его присутствие на Баохуэе?
Куньлунец во всю ширь расплылся в ослепительной улыбке, обнажив безукоризненно белые зубы. Белизна их, как и белоснежный кафтан, ярко контрастировали с его кожей — чёрной, словно полированное дерево, — и этот чёткий контур между чёрным и белым делал его облик особенно запоминающимся.
Хэ Чжичжун, Мудань и взрослые лишь вежливо кивнули, не придавая внешности слуги особого значения. Но вот мальчишки — Хэ Жу, Хэ Хун, Хэ Вэнь — буквально прилипли к нему взглядами, зачарованные невиданным контрастом. Им уже доводилось мельком видеть подобных людей — куньлунцев, сопровождающих знатные семейства на улицах столицы, — но вот так, с близкого расстояния, рассмотреть — такая возможность представилась впервые.
Их детские умы терзался вопросом: как может быть кожа настолько чёрной? Не оставляет ли она следов на одежде?
Хэ Вэнь, ведомый тайным озорством, молча высунул пальцы из широкого рукава. Подгадав момент, когда Аобу обернулся, он молниеносно провёл пальцем по его руке — по тыльной стороне ладони — и тут же отдёрнул руку, поднеся её к свету.
Ничего.
Палец был чист, как и прежде, ни следа чёрного.
Хэ Вэнь округлил глаза и не поверил — достал носовой платок, старательно протёр палец раз, другой, третий… Всё тот же результат: ткань бела, палец — чист.
Он перевёл взгляд на братьев, игриво подмигнул им, и все трое беззвучно расхохотались, переполняемые восторгом от своего крошечного, но триумфального «открытия».
Мудань наблюдала за происходящим в молчании. Она понимала, что племянник её — всего лишь любопытный подросток, ещё не научившийся держать себя в руках. Его поступок был продиктован скорее наивностью, чем дурным умыслом. Но всё же — подобное поведение в обществе было возмутительно бестактным. Она не удержалась и метнула в сторону Хэ Вэня строгий, осуждающий взгляд.
Она ведь и сама не раз встречала куньлунцев — как правило, их выставляли напоказ, как диковинных слуг, почти как живые трофеи: обнажённые по пояс, с развевающимися лентами, с яркими поясками, короткими штанами. Но этот — Аобу — был совершенно не таков. Он был облачён по всей форме: в аккуратный белый кафтан с узкими рукавами, сдержанный и достойный. Очевидно, хозяин его относился к нему с уважением и не обращался с ним как с вещью.
Именно поэтому Мудань взволновалась: не вызовет ли выходка Хэ Вэня недовольства? не будет ли это воспринято как оскорбление?
Неожиданно Аобу, словно уловив её тревогу, обернулся. Он мягко улыбнулся, в его глазах не было ни обиды, ни злобы, лишь спокойная доброжелательность.
— Маленький господин, ты и я — ничем не отличаемся, — проговорил он с теплою прямотой, протянув руку вперёд, словно предлагая её ещё раз осмотреть, без страха и стыда.
Хэ Вэнь вспыхнул. Смущение охватило его с головы до ног. Он поспешно спрятался за спину Ли Сина, словно надеялся, что земля разверзнется и скроет его навсегда.
Аобу не стал придавать инциденту значения. Повернувшись, вновь зашагал вперёд, уводя гостей дальше.
А вот Хэ Чжичжун молчать не стал. Его голос, холодный и колкий, разрезал воздух:
— Ни ума, ни храбрости. Позорище.
[1] Куньлунский раб (куньюнь-ну) — человек с очень тёмной кожей, выходец из дальних южных или африканских земель, служивший невольником или слугой в состоятельных семьях эпохи Тан.
Спасибо за перевод. Как же дорама отличается от новеллы.