Она прошла в приёмную, и взгляд её, холодный и ленивый, скользнул по собравшимся: вырядившаяся с нарочитым блеском Биву, жеманно улыбающаяся Юйэр, служанки в расшитых курточках, пара пожилых тётушек с недовольными губами и замершие у порога детишки — вся сцена походила на плохо разыгранное представление.
Мудань села перед зеркалом, как будто и не заметив никого особо, и только тогда заговорила — ровно, без нажима, но так, что в каждом слове читалось что-то большее:
— Как я могу забыть то, что повелела госпожа? Напротив, … боюсь, некоторые забыли, с чьих слов то повеление вообще исходило.
Биву побледнела. Улыбка на её лице застыла, как нарисованная маска, и, искажаясь, стала почти пугающей.
— Молодая госпожа, — произнесла она натянуто, — вы ещё не умылись и не оделись… боюсь, если промедлим, к госпоже опоздаем с поклоном. Это ведь тоже неприлично, не правда ли?
Но Юйэр уже успела перехватить тон. Она, как всегда, рассыпалась в лёгких, чуть певучих словах, с кроткой улыбкой отвесила церемониальный поклон:
— Это всё вина рабыни. Не уследила, и Цзяоню отобрала у юного господина Ци его старую тигровую игрушку. Вот и поднялся шум… Нарушили тишину в покоях молодой госпожи — простите, пожалуйста.
Увидев, как Куань`эр подаёт умывальную воду, Юйэр тут же поспешила вперёд, ловко перехватила тазик и, не ожидая приказа, склонилась сама — с изяществом и уверенностью привычной наложницы — чтобы собственноручно умыть Мудань.
Мудань всё ещё не привыкла к тому, что наложницы Лю Чана вдруг начали столь старательно выказывать знаки почтения. Она внимательно взглянула на Юйэр: та лишь мягко улыбалась, глядя на неё снизу-вверх, без намёка на дерзость — лишь покорное сияние в глазах. Видя это, Мудань не стала отталкивать. Она склонилась над тазиком и спокойно начала умываться:
— Ладно уж… Что с детей взять — они всегда шумят. Я всё равно не скоро буду готова.
Биву, если торопишься — не жди. Иди, прислужи госпоже как положено.
Биву замялась, будто колебалась — не зная, всерьёз ли это было сказано. Но, промедлив лишь мгновение, опустилась в формальном поклоне и кивнула кому-то из служанок:
— Тогда рабыня пойдёт вперёд. Молодая госпожа, не спешите — у вас всё должно быть, как следует.
Она развернулась, взяла Ци`эра за руку и вышла, оставляя за собой лёгкий след неудовольствия.
Юйэр, оставшись в комнате, взглянула ей вслед, и в уголках её губ на миг промелькнуло выражение, вовсе не соответствующее кротости: насмешливое, почти ядовитое. Однако тут же, будто сбросив лишнюю кожу, она снова приняла свой прежний облик и, склоняясь к Мудань, прошептала:
— У неё всегда такой нрав… прощу прощения. Не держите на неё зла, пожалуйста.
Мудань не ответила. Ни одобрения, ни упрёка — просто жест, отсекающий тему. Она махнула:
— Юйхэ, зови тётушку Линь. Пора переодеваться.
Вскоре в комнате запахло свежим ладаном, зашуршали ткани. Тонкое, почти невесомое облако волос было поднято и убрано в высокую причёску юньцзи, наподобие крыльев мотылька.
На виски легли тончайшие нити, как крылья цикады. В волосы вплели золотые шпильки с подвесками и нефритовыми подвесками, которые при каждом шаге звенели легко, будто фарфоровый звон.
На плечи легла короткая накидка из полупрозрачного розового шифона, под ней — узорчатая юбка цвета дымчато-лилового шёлка. Всё в её облике было утончённым, лёгким, и вместе с тем — внушающим уважение.
Мудань встала, и вся её фигура будто осветилась изнутри. Юйэр замерла на месте, взгляд её на миг сделался печальным.
В глазах вспыхнула не просто зависть, но нечто большее — тоска по тому, чем она никогда не сможет стать.
Но уже в следующую секунду она улыбнулась, поспешно и почти восторженно:
— Молодая госпожа… Вы такая красавица. С такой внешностью — не только в нашем доме, во всём Чанъане нет вам равных!
Мудань тяжело вздохнула. Вот и всё, что осталось ей от прежней жизни Хэ Мудань — одно-единственное утешение: возможность утром выбирать, кого пожалеть.
Она взглянула на Цзяоню — малышка клевала носом в объятиях кормилицы, тонкие реснички дрожали, как цветочные лепестки на ветру. Бедняжка — совсем кроха, а её уже водят на поклоны, будто игрушечную статуэтку.
— Ребёнок ещё совсем мал, — тихо проговорила Мудань. — Зачем так мучить? Пусть больше не приходит.
Юйэр колебалась, но затем, будто заранее решив, опустила глаза и мягко возразила:
— Рабыня не смеет нарушать заведённый порядок. С малых лет надо привыкать — чтобы понимать, как устроен этот дом и кому здесь кланяются.
Мудань бросила на неё короткий, чуть ироничный взгляд, но не стала спорить. Она лишь криво усмехнулась, не отвечая ни словом, и первой вышла из комнаты.
Когда они подошли к покоям госпожи Ци, та уже проснулась и сидела перед зеркалом, пока служанки расчесывали ей волосы. За дверями было тихо, только где-то в глубине дома доносился плеск воды и шелест щёток по ткани. Биву и Ци`эр, которых Мудань ожидала увидеть подле лестницы, нигде не было видно.
Тётушка Чжу появилась словно из воздуха. Она скользнула к ним с невозмутимым лицом, чуть наклонилась и, как бы мимоходом, заметила:
— Маленького господина уже занесли внутрь. А госпожа Биву… пошла на кухню — подать госпоже завтрак.
Голос её был вежлив, но взгляд — скользящий, с прищуром, будто она отслеживала, не дрогнет ли у Мудань хоть одна черта на лице.
Но Мудань стояла спокойно — как стояла бы фарфоровая статуэтка под небесами. Она лишь кивнула едва заметно и медленно поднялась на ступени.
Хозяйка по статусу, но даже не первая в поклонах.
Та, что по праву занимает место жены, пришла позже наложницы, не привела ребёнка вовремя, не подала себя так, как «положено». С точки зрения постороннего — пусть даже изнутри семьи — это выглядело если не прямой оплошностью Мудань, то уж точно — промахом госпожи Ци, позволившей такому случиться.
Даже если вина и не на ней, тень всё равно падала на неё.
Юйэр косым взглядом взглянула на Мудань, исподтишка, будто желая проверить, как та воспримет происходящее. Но увидела совершенно неожиданную для себя картину.
Мудань стояла под карнизом, глядя вверх, и с живым интересом следила, как пожилые тётушки-смотрительницы снимали с крючьев алые бумажные фонари, один за другим. Потушенные, они медленно теряли цвет, превращаясь из пламенных капель в тусклые оборки.
Она смотрела за этим так, будто любовалась спектаклем. Будто всё происходящее вокруг — не подспудная борьба, не укор, не драма положения, а лишь красивый, медленный ритуал, достойный внимания.
Ни обиды, ни тревоги, ни тени беспокойства — словно слова тётушки Чжу даже не достигли её ушей.
Тётушка Чжу наблюдала за ней из-под ресниц, лицо её всё больше кривилось. Внутри поднялось раздражение, почти злость.
Бревно… Тупая кукла из дерева. С ней и говорить-то — впустую только воздух тратить.
