Фигурку осторожно поместили в центр блюда, дали вращение. Она закружилась, сверкая стеклянными глазами и переливами лака.
— Когда остановится — на кого укажет, тот и пьёт! — объяснила госпожа Хуан, усевшись поудобнее.
Как только фигурка закружилась, вся компания взорвалась аплодисментами, визгами и смехом. Кто-то прикрывал лицо веером, кто-то приседал, стараясь «уйти» из поля указывания, а кто-то, наоборот, подставлялся с героическим видом.
Мудань сперва ещё держалась немного в стороне — сдержанная, будто не решалась влиться в эту раскованную игру. Но как только первый кубок лёгкого вина коснулся её губ, а мягкий огонь разлился по телу, она перестала сдерживаться. Смеялась, хлопала в ладоши, визжала в унисон с остальными, и уже не чувствовала, где начинается приличие, а где просто радость быть среди своих.
Всё происходящее казалось ей лёгким, почти невесомым сном.
Но внезапно — громкий топот копыт пронёсся по равнине. Словно с неба, на них надвигалась стая скакунов.
Звуки приближались стремительно — с каждым мгновением громче, звонче, будто неслась армия.
Компания замерла. Игра стихла. Женщины встали, разглядывая в сторону дороги.
С холма на фоне неба выкатилось пёстрое, сверкающее шествие. Всадники — мужчины и женщины — все молоды, румяны, в ярких одеждах, с развевающимися шарфами, с мехами, с искусной вышивкой на плечах. Под ними — высокие, выносливые кони, с гривами, заплетёнными в шёлковые кисти, и поводьями, украшенными драгоценными камнями.
Свежая кровь столицы.
Яркие одежды, звонкие голоса, запах дорогих масел и куража.
Они въезжали в поле, как на сцену.
Во главе сверкающей процессии скакала девушка в алом. Причёска — в моде дуомацзи, с высоко поднятым пучком, будто готовым вот-вот сорваться при первом порыве ветра. Природная красота её была безупречна: лицо — словно выписано тонкой кистью, улыбка — ослепительна, как солнце в полдень.
Она ловко управлялась с плетью, раз за разом взмахивая ею в воздухе, иногда нарочно бросала поводья, то левой, то правой рукой играя, словно перехватывая приближающегося всадника — не давая себя обогнать.
Мудань сразу узнала её.
Принцесса Цинхуа.
Как же так? — в груди сжалось. — И здесь… даже здесь!
Не успела отойти от утренней радости, как снова — она. Казалось, сама судьба решила испытывать терпение. Неужели и здесь не найти покоя?
Из осторожности — и инстинкта самосохранения — Мудань тихо опустилась на коврик, спрятавшись за широкой фигурой Ли Маньшэн. Чем меньше её видят — тем лучше. Не стоит лишний раз привлекать внимание.
Но в следующий миг всё переменилось.
Вскрик — резкий, испуганный, пронзительный — разорвал воздух.
— Кто-то упал с лошади!
Грохот копыт сразу сбился, разбился, словно сорвался с ритма. Всадники взвились, закружились, кто-то резко дёрнул поводья, кто-то, наоборот, пришпорил, чтобы вырваться из плотного строя. Кони шарахались в стороны, стараясь обогнуть место падения, не наступить.
Мудань из-за плеча Ли Маньшэн увидела всё ясно.
На траве, будто тряпичная кукла, волочилась девушка в синем круглом халате. Одна нога по-прежнему оставалась в стремени, и её испуганный конь, не ощущая веса, мчался вперёд, таща её за собой.
Но самое страшное было не в этом.
Она не кричала.
Не двигалась.
Лицо её не было искажено болью — не было видно лица вовсе. Только беззвучное тело, как брошенная кукла, — волочилось, ударяясь о кочки и камни. И в этом безмолвии было нечто ужасающее.
Будто она уже была мертва.
Все, кто скакал рядом с упавшей, в тот момент были заняты только одним — удержать собственных лошадей. Коней сносило, они рвались вперёд, шарахались в стороны, и у каждого на лице читалось: “Лишь бы не я, лишь бы не под копыта.”
О судьбе той, что волочилась по земле, никто не подумал. Ни один не бросился. Ни один не окликнул. Все были слишком заняты собой.
Мудань почувствовала, как её кожу обдало холодом. По спине прошёл озноб. Сердце билось где-то высоко, будто под горлом.
Она дрожала.
Не от страха за ту девушку — нет, от узнанной истины. Ей не нужно было спрашивать. Она видела, как в момент, перед самым падением, плеть в руке Цинхуа взметнулась в воздух, и её чёрный, как воронье перо, кончик свистнул — и коснулся лошадиного глаза.
Так вот откуда паника.
Кобыла в ужасе подалась вбок, и всё обрушилось.
Что же она натворила?
И — кто та бедная несчастная, что осмелилась, может быть и невзначай, перейти дорогу принцессе?
Мудань сжалась. В груди стало пусто.
Неужели снова? Даже здесь, даже в радости, даже в игре — и там её тень.
Но в следующее мгновение произошло то, чего никто не ожидал.
Ли Маньшэн уже сорвалась с места. Ни секунды раздумий. Она метнулась к одному из сопровождающих, выхватила у него короткий прямой меч и, несмотря на свою пышную фигуру, с такой ловкостью взлетела в седло, что молодые девушки могли бы позавидовать.
Хлестнула поводья. Её конь рванул с места, как молния. Она нагнала бешеного коня, метнувшегося через луг, и, нависнув над седлом, в одно движение выхватила меч и с холодным блеском перерезала ремешок стремени.
Девушка в синем рухнула на землю. Конь умчался дальше, в поле.
А Ли Маньшэн, мгновенно остановив коня, ловко спрыгнула, опустилась на колени рядом с упавшей и начала осматривать её — уверенно, молча, без суеты.
К этому моменту всадники, включая и саму принцессу Цинхуа, уже успели развернуть лошадей и вернуться. Они тесным кругом обступили Ли Маньшэн и упавшую девушку, замкнув их в середине, словно на сцене, где вот-вот начнётся главное представление.
Госпожа Доу и госпожа Хуан переглянулись — в их взгляде мелькнуло молчаливое согласие. Ожидая недобрых последствий, они обе решительно направились к месту происшествия. Не хватало ещё, чтобы Ли Маньшэн, спасая чужую жизнь, поплатилась за это в присутствии высокородных дам…
Мудань стояла в нерешительности. Она тоже хотела подойти, увидеть, как там Ли Маньшэн. Но нечто внутри — тот самый инстинкт, что уже не раз спасал ей положение — удерживало.
Не подходи.
Не поднимайся на глаза.
Не давай ей повода вспомнить о тебе…
Барышня Сюэ же не чувствовала ничего подобного — наоборот, её глаза светились восторгом:
— Старшая сестрица, пойдём посмотрим! Кто бы мог подумать — госпожа Ли такая пышная, а ловкая, как ветреная ласточка! Ах, какая она…
Она возбуждённо потянула Мудань за руку, но та мягко выдернула пальцы из её ладони и, не говоря лишнего, быстро подошла к госпоже Доу, перехватив её чуть в стороне от остальных.
— Госпожа, мне нужно с вами поговорить. Это… важно.
Госпожа Доу обернулась, лицо её было напряжённым — мысли явно витали у центра событий. Её тянуло к Ли Маньшэн, в голосе слышалась раздражённая поспешность:
— Потом. Сейчас не до тебя.
Слова — как холодный ветер в лицо.
Мудань осталась стоять, как прибитая. Сердце ухнуло в пустоту.
Она права. Я чужая. Ни родства, ни имени, ни влияния. Даже забота — и та в тягость.
Но Мудань уже не могла стоять в стороне — не сейчас. Всё внутри сжималось от беспокойства: если Цинхуа узнает её лицо… если что-то заподозрит… если просто захочет выместить — не поздоровится не только ей.
Она торопливо шагнула ближе к госпоже Доу, понизив голос, заговорила быстро, сбивчиво:
— Та, что ведёт их — это её высочество принцесса Цинхуа. У нас… — она сглотнула, — между нами старые счёты. Лучше мне туда не идти. Лучше, если она меня вообще не увидит.
