Цзян Чанъян, окружённый толпой молодых вельмож и военных чинов, поднялся на террасу в сопровождении радостных восклицаний и уважительных улыбок. Его с почётом усадили по правую руку от самого вана Фэнь, чьё слово в военной среде столицы весило немало. Ван лично наполнил ему кубок до краёв, передал с лёгким поклоном и принялся рассыпаться в похвалах, явно не скрывая своего расположения.
Лицо принцессы Цинхуа, наблюдавшей эту сцену со своего места, стремительно налилось тяжёлой тенью. То, что должно было стать унижением, обернулось торжеством. Она метила в позор — но мишень обернулась триумфом. Под тонким шёлком её рука незаметно сжалась в кулак, ногти вонзились в ладонь, а между бровей пролегла резкая морщина. Как же так? Её расчёты были точны. Всё было выверено… Значит, придётся искать новый способ. Немедленно.
В этот самый момент, словно издевка судьбы, раздался громкий и насмешливый голос — весёлый, заливистый, и до боли знакомый:
— Ну что, говорил же ты — у господина Цзян ничего не получится? А теперь гляди: с почестями, с уважением! Проиграл, проиграл! Где там твой уговор? Отдавай, что должен! — с ленивой усмешкой проговорил Пань Жун, сидевший чуть поодаль, откинувшись на подушки, и с явным удовольствием наблюдавший, как рушится замысел благородной госпожи.
Он вовсе не стремился быть язвительным — ему попросту было весело. А то, что его веселье било прямо в цель, казалось, доставляло ему особое удовольствие.
Принцесса Цинхуа замерла. Как же она ненавидела этот голос — нет, не саму насмешку, а то, что за ней всегда скрывался: непреклонное равнодушие, ощущение превосходства, и — хуже всего — неизменная правота. Он был тем, кто не боится шутить там, где другие дрожат. Тем, кто знал, где нажать, чтобы ранить.
Она резко обернулась и впилась в Пань Жуна взглядом — острым, как наконечник стрелы. Но не успела бросить ни слова, как её глаза вдруг встретились с другими — тёмными, бесстрастными, холодно-вежливыми. Это был Лю Чан.
Он не отвёл взгляда. Наоборот — чуть прищурился, и… неожиданно, очень спокойно, будто бы между прочим, медленно улыбнулся. Лёгкая, почти небрежная улыбка тронула его губы, не доходя до глаз. Затем он чуть наклонил голову и ленивым, но чётким жестом подозвал её к себе.
Этого она уже не ожидала.
Принцесса Цинхуа, в предвкушении своей маленькой победы, медлила нарочно, с напускной неторопливостью подошла к Лю Чану, высоко подняв подбородок, будто желая сверху вниз осмотреть весь этот мир, включая его. В голосе её звенела холодная надменность:
— Что, звал меня? Зачем?
Лю Чан с трудом удержал на губах тень усмешки. Гнев и отвращение к ней били в виски, но он справился. Голос его прозвучал ровно, почти лениво:
— Ничего особенного. Просто хотел напомнить: если уж пригласила вана Фэнь, постарайся хотя бы не испортить ему настроение. Конечно, можешь считать мои слова лишними. Хочешь — не слушай.
Принцесса Цинхуа раздражённо фыркнула, но в глубине души согласилась — всё же Лю Чан был прав. Подобные пиры — не место для дешёвых игрищ. Тем не менее, уязвлённая и злопамятная, она не собиралась так просто уступать.
— Видишь? — с явным торжеством кивнула она куда-то за его спину. — Сегодня я пригласила весьма… любопытную гостью.
Лю Чан насторожился. Неизвестное предчувствие холодной волной пробежало по его спине. Он резко обернулся — и сердце его оборвалось.
По другую сторону зала, напротив него, сидела она. Молча, прямо, словно вырезанная из света и воздуха. Улыбки на её лице не было — только сдержанная ровность, за которой скрывалось что-то иное, неразгаданное.
Мудань.
Лю Чан почувствовал, как внутри всё сжалось. Он почти забыл, каково это — просто видеть её. Вдохнуть тот едва уловимый аромат, от которого когда-то кружилась голова. Он заставил себя отвернуться. Его голос прозвучал резко, будто осколок:
— Зачем ты её притащила? Наслаждаешься, глядя, как я давлюсь отвращением? Хочешь, чтобы здесь, при всех, надо мной ещё раз посмеялись?
Принцесса Цинхуа прищурилась, пристально вглядываясь в лицо Лю Чана, словно пыталась вычитать из его глаз хоть крупицу утраты, горького сожаления или смущения. Но всё, что она увидела — ледяную скуку и равнодушное презрение. Он даже не притворялся. Он действительно больше не был тем юношей, что когда-то ждал её ответа.
Уголки её алых губ чуть приподнялись, она медленно выдохнула и с мягкой усмешкой проговорила:
— Кто кого посмешищем выставил — это мы ещё посмотрим. Воробей тоже мечтает стать фениксом… вот и получает, что заслужил.
Какой вздор. Лю Чан откинулся на спинку кресла, лениво устроившись у низкого стола, не скрывая усталости:
— Делай что хочешь, мне всё равно. Только прошу, не устраивай глупых сцен. Если начнётся шепот по углам, пострадаем оба. Она — уже никто, посторонняя. Так зачем ты постоянно её подсовываешь мне под нос?
Слова прозвучали сухо, даже жестоко. Но в голосе не дрожало ничего — ни боли, ни сожаления. И тогда принцесса Цинхуа впервые за этот день по-настоящему развеселилась. Вот теперь всё стало на свои места.
Она лукаво дернула его за рукав и с притворной нежностью произнесла:
— Я тут недавно достала один удивительный сосуд для вина. Необычный, тонкий, как лунный свет. Сегодня вечером зайдёшь ко мне? Вместе испробуем.
Лю Чан кивнул, не раздумывая:
— Можно. Только… — его голос стал ниже, — я не хочу видеть там никого постороннего.
Принцесса Цинхуа поняла с полуслова, о ком идёт речь. Она догадалась: не успела та ещё и подойти, а Лю Чан уже начал ревновать. Её губы изогнулись в лукавой улыбке.
— Успокойся, — с притворной нежностью проговорила она, — я уже обо всех позаботилась. Ни одной лишней тени в моём дворе не останется. Кстати… — она наклонилась чуть ближе, глаза заискрились. — Ты ведь выйдешь на поле? Я велела приготовить тебе лучшего скакуна и отборный цзюйчжан.
Лю Чан слегка приподнял бровь, на губах заиграла довольная усмешка.
— Разумеется, я выйду. — Его голос звучал лениво, но за ленцой прятался азарт. — А господин Цзян тоже будет участвовать? Или, как всегда, вы — родня с титулами и гербами — соберёте одну команду, а мы, простолюдины с даром, другую?
Принцесса Цинхуа коротко хмыкнула, бросила «пойду узнаю» и, взмахнув подолом алого платья хуфу, исчезла за ширмами. Вернулась она вскоре, недовольно поджав губы.
— Забавно, — с насмешкой сообщила она, — господин Цзян после той выходки только что надел на себя ярлык мастера по удару с лёта. Кто теперь осмелится взять его в команду? Мои братья только что намекали ему, чтоб он и не думал выходить. А мой дядюшка — тот и вовсе усадил его рядом с собой, и, кажется, не отпустит ещё долго. — Она наклонилась к Лю Чану, понизив голос до почти интимного шёпота. — Зато ты — можешь показать себя во всей красе.
Она улыбнулась, будто подносила любимому драгоценную игрушку, с нетерпением наблюдая за его реакцией.
Лю Чан прищурился и с ленивой насмешкой дернул бровью:
— Ну и что с того, что он может скакать на скакуне и сбивать монеты в полёте? Это вовсе не значит, что у него получится управляться с цзюйчжан в воздухе. — В голосе его скользнула лёгкая издёвка. — А твои братья, выходит, просто струсили… Ничего, иди, сопровождай своего уважаемого дядюшку. Не упусти случая «угодить» ему.
