Люяо быстро вернулась, прижимая к груди аккуратно сложенный список гостей. Склонившись, она с уважением поднесла его Мудань. Та даже не успела принять его, как взгляд её сам собой упал на первую строку — и сердце вздрогнуло.
Принцесса Цинхуа.
Имя, покрытое тонкой вуалью прошлого, ещё недавно было чуждым, далёким. Но теперь, в этом списке, в её доме — оно звучало как вызов.
Вторая строчка — Ли Син.
Мудань сжала пальцами шёлковый край свитка чуть крепче. Её старший двоюродный брат, человек с громкой фамилией, человек из прошлого, которое она думала оставить за порогом дома Лю. Что он делает здесь? Кто его пригласил?
Вся лёгкость утра, будто стряхнутая ветром пыльца, рассыпалась в воздухе.
Рядом Юйэр, по-прежнему стоявшая с почтительным выражением лица, краем глаза заметила, как в лице её госпожи что-то дрогнуло. Ненадолго, всего на миг — но это был не страх и не тревога. Скорее — осторожность, холодный расчёт. Как у шахматистки, которой внезапно подбросили новую фигуру на доску.
Но Мудань быстро вернула себе спокойствие. Отложила список на лакированный столик и, обращаясь к Юйэр, сказала:
— Ты хорошо поступила, напомнив мне о списке. Пригодится. — И с лёгкой улыбкой добавила: — Значит, будет интересно.
Юйэр согласно кивнула, но в глубине души ей вдруг стало неспокойно. В этом «интересно» было слишком много льда.
А ведь всё начиналось просто. Утро, совместный завтрак, лёгкая болтовня. Даже старая тётушка Линь удивилась, увидев, как госпожа с Юйэр возвращаются вместе, смеются, будто давние подруги. Конечно, она не подала виду — только приветливо встретила их в прихожей:
— Госпожа не толком не позавтракала — не распорядиться ли вновь подать?
— Подавай, — кивнула Мудань. И, повернувшись к Юйэр, мягко предложила:
— Тут никого нет чужого. Поешь со мной. Всё равно потом будешь спешить — а так хоть силы будут.
Юйэр, польщённая, вежливо отнекивалась, но, в конце концов, осталась. Правда, по правилам — ела стоя, как и положено.
Когда посуду уже унесли, и на столе остались только чаши с чаем и доеденная сладость, пришёл этот список. И принёс с собой вихрь прошлого.
Остальные имена в списке не вызвали у Мудань ни волнения, ни интереса. Она лениво листнула страницу, словно бы перечитывая давно знакомую пьесу, и без всякого сожаления бросила свиток на столик, точно он и вправду ничего не значил. Потом вышла на залитую солнцем веранду, где её уже поджидал верный попугай Шуайшуай — и села на край скамьи, чтобы поиграть с ним в тени цветущих кустов.
Спустя некоторое время в саду появились две новые фигуры: тётушка Линь вела за собой двух женщин — одна постарше, с властной осанкой и внимательным взглядом, другая моложе, подвижная, с лёгкой походкой. Это были тётушка Ли и Ланьчжи, присланные госпожой Ци в услужение молодой госпоже.
Юйэр, услужливо заметив это, тут же проявила такт:
— Тогда не стану мешать, — мягко улыбнулась она. — Позже непременно зайду, чтобы проводить вас в сад.
— Угу, — отозвалась Мудань, даже не оборачиваясь.
Она мельком взглянула на новых служанок. Голос её прозвучал ровно, без особого выражения:
— У меня тут нет особых церемоний. Главное — не трогать цветы. Особенно вот эти — в кадках. Остальное неважно.
Тётушка Ли с Ланьчжи тут же рассыпались в поклонах:
— Госпожа, будьте спокойны. Цветы — словно глаза на лице: приглядим, не дадим и лепестку упасть.
Мудань кивнула, более не обращая на них внимания. Она вернулась в комнату, достала несколько бумажных мешочков, склеенных собственными руками, и направилась обратно к любимым кустам. Солнце ещё только начинало подниматься, воздух был свеж, и в полутени пионовые кусты выглядели особенно живыми.
Подойдя к самым пышным из них, Мудань села на корточки и начала сосредоточенно обрывать внешние лепестки у набухших бутонов, оставляя только сердцевину — тычинки и пестики, — чтобы те могли спокойно опыляться. Затем осторожно, почти с материнской заботой, надела на каждый бутон бумажный колпачок, защитив от ветра и пыли, и обернулась:
— Куань`эр, Шу`эр, присмотрите. Ни пылинки, ни мошки. Эти цветы — мне как дети.
Служанки с почтением склонились:
— Есть, госпожа.
Мудань вновь опустилась на скамью, взяла на руки Шуайшуая и прижала к груди. Её лицо было спокойно, но в глазах мерцал свет: пусть кто угодно суетится с интригами и праздниками — её мир, её власть, её корни — здесь, под пышной завесой пиона.
Такое поведение со стороны Мудань — в её саду, с её цветами — давно уже перестало удивлять тётушку Линь и близких служанок. Они давно знали: когда госпожа в молчаливом настроении срезает лепестки и завязывает бумажные мешочки на бутонах, это не безумие и не прихоть, а часть её тонкого уединённого мира, в котором она обретала покой.
Но вот тётушку Ли и Ланьчжи, только что пришедших от госпожи Ци, эта сцена задела и удивила.
Они смотрели на действия Мудань с явным внутренним раздвоением.
С одной стороны — жалость.
Какая красота! Такая редкая, изысканная пионовая порода — как из императорского сада. И она… без сожаления вырывает лепестки, уродует цветы собственными руками! Если бы такие бутоны вынести за ворота — по меньшей мере, сотню монет за каждый можно было бы выручить… а она? Взяла — и уничтожила. Что за нелепая расточительность!
С другой стороны — настороженность.
А может, это вовсе не про цветы? Может, всё это спектакль — для нас? Чтобы сразу показать, кто в доме хозяйка? Словно говорит: «Будете непослушны — обломаю, как этот бутон». Придумала, мол, изысканную игру в садоводство, а сама даёт нам первый урок страха.
Такие мысли медленно, но цепко поселились в умах обеих женщин. Перед уходом из дома они ведь получили точные указания от госпожи Ци: «Глаз с неё не спускайте. Не ведитесь на её болезни и слёзы. Мудань не так слаба, как кажется».
И вот теперь, глядя на эту будто бы хрупкую, молчаливую женщину, вырезающую лепестки — словно свои эмоции, — они уже не видели в ней лишь болезненную дочь торгового дома. Они чувствовали у неё что-то большее. Что-то, чего нельзя было списать на слабость.
И потому, хотя всё ещё улыбались и держали поклоны, внутри уже родилось второе лицо, оборотная сторона почтения — враждебность.
Мудань и не догадывалась, что творилось в умах новых служанок — и знать не хотела. Всё её внимание было сосредоточено на куда более важном: цветах, ростках, будущем. Медленно обойдя маленький сад, она прищурилась, оценивая каждую клумбу, каждый куст, будто перед ней были не просто растения, а строки неоконченной рукописи.
Эти пиончики, — думала она, — по цвету и форме, конечно, не ахти… Но, если в ближайшие два года удастся закрепить породу — на содержание хватит. Остальные, из гибридных — дело долгое. Тут спешка только всё испортит.
Собранная и уверенная в своей тихой работе, Мудань шла от цветка к цветку с тем спокойствием, какое бывает у человека, знающего, что всё большое вырастает из малого — но только если беречь.
Покончив с осмотром, она обернулась, позвала:
— Юйхэ, подойди-ка.
Служанка мгновенно возникла у её локтя. Мудань опустила голос:
— Вскоре приедет господин Ли. Смотри, как будет случай — скажи ему, что я хотела бы с ним потолковать. Очень нужно. Пусть найдёт способ увидеться. Только смотри — тётушку Линь надо будет отвести в сторону, занять чем-то. Это на тебе.
Глаза Юйхэ засверкали — та поняла всё куда шире, чем было сказано. Склонившись поближе, она хихикнула:
— Эге… Значит, господин Ли — подходящий человек, выходит?
Мудань щёлкнула её по щеке, прищурилась:
— Вот уж где язык твой болтлив, как у сороки! Дело серьёзное, не смей искажать.
Юйхэ, продолжая хихикать, послушно кивнула, а Мудань уже снова вернулась к цветам — будто не разговор вела, а очередной бутон подвязывала.
