Госпожа Цэнь едва заметно вздрогнула. Её сердце тревожно сжалось. Она мгновенно уловила подтекст — слишком уж в нужный момент была затронута эта тема. Ведь ещё вчера Ли Син виделся с Мудань в храме Фашоу, и, по всей вероятности, госпожа Цуй каким-то образом об этом узнала. Теперь она, под видом заботы, пытается заранее оборвать возможные ростки на случай, если между молодыми снова завяжется нечто нежелательное для семьи Ли. Это была не забота это была предосторожность.
Госпожа Цэнь сдержалась, но в её голосе промелькнула едва различимая холодная усмешка:
— Слова твои верны, сестра. Я и сама, право, всегда держу этот вопрос в сердце. После того, как Дань`эр однажды уже обожглась… я, как мать, ни за что больше не позволю ей ступить в такой дом, где её не будут беречь. Если хоть в чём-то найдётся причина упрекать её, унижать она туда не пойдёт. Ни за какие титулы, ни за какие богатсва!
Глаза её сверкнули, а улыбка, хоть и осталась на губах, потускнела, как натянутая вуаль. Она ясно дала понять: не вам, дорогая сестра, решать, куда и за кого выйдет моя дочь.
“Такой дом”… — слова госпожи Цэнь, сказанные как бы вскользь, но с намерением, прозвучали особенно звонко. Такая семья, как та, в которую Мудань когда-то уже вышла, и как… семья Лю, что, по сути, то же самое — чиновничьи круги, роды, где титул выше человека, а доброе сердце не в чести. И разве не ясна была скрытая суть её слов? Если кто-то хоть тенью упрёка посмотрит на мою дочь — значит, именно о себе он и говорит.
Госпожа Цуй, хотя и поняла всё, как есть, благо была женщиной умной и привыкшей к разговору, в котором важнее то, что не сказано, нежели произнесено вслух. Она мгновенно уловила, что эта реплика брошена именно в её сторону и что в ней содержится упрёк.
Она испугалась не слов, а последствий ведь если госпожа Цэнь обидится по-настоящему, то и на дверях её дома появится холод, который не согреешь никакими улыбками. И потому госпожа Цуй с быстротой старой интриганки сделала вид, будто не поняла намёка вовсе, рассыпалась в согласиях:
— Да-да, конечно! Такие, как Дань`эр, девочки светлые, с тонким сердцем, редкие только и остаётся, что беречь, с трепетом выбирать достойного, не иначе.
Затем, будто вспомнив о чём-то важном, она обернулась к самой Мудань и заговорила с напускной теплотой, в голосе которой всё же проступала тревожная неуверенность:
— Дань`эр, мы ведь тебя с самых пелёнок на руках носили… Всегда смотрели на тебя, как на родную… как на свою дочь.
Но она не успела договорить. Ли Маньшэн, что всё это время молчала, пристально следя за её речью, резко потянула её за рукав — жестом прямым, почти грубым, но предельно ясным.
Хватит.
Госпожа Цуй чуть не оступилась от неожиданности, но поняла всё без слов. Горечь, поднявшаяся в горле, так и осталась невысказанной.
Она и сама не хотела говорить это, не хотела играть в эти речи, которые пахнут расчетом… Но — после того, что сегодня увидела в усадьбе вана, как на глазах рушатся жизни, как слёзы и смерть равны и для знатных, она больше не может позволить себе беспечности.
Пусть лучше её осудят за излишнюю осторожность, чем за то, что проморгала беду.
Мудань, как и её мать, прекрасно поняла, к чему клонит госпожа Цуй — но виду не подала. Она с изящной уверенностью, в манере благовоспитанной госпожи, сделала поклон с лёгкой улыбкой на губах:
— Благодарю вас, уважаемая тётушка, за ваше внимание. Вашу доброту Дань`эр всегда хранила в сердце и никогда не осмеливалась забыть.
Слова её звучали учтиво, достойно, без излишней теплоты — ни на шаг ближе, чем позволяли рамки приличия. Мудань будто сама закрыла за собой дверь, не позволив перейти ту границу, за которой можно было бы сказать больше, чем позволено.
Госпожа Цэнь, хотя внешне всё ещё держала улыбку, внутри кипела от злости. Всё это — и скользкие намёки, и притворные добрые слова, и лицемерное беспокойство — раздражали её до глубины души. Она с трудом удержалась от резкости, проводив гостью сдержанно-вежливо, как полагается хозяйке, но стоило двери за ней закрыться, как вся её душевная усталость прорвалась наружу.
Обернувшись, она увидела Мудань, спокойно стоящую в стороне, с тем же кротким, безупречным видом. Хотелось выговориться, упрекнуть — за то, что та не сказала вслух, что не отрезала лишнего, не оборвала нить недомолвок. Но в то же мгновение сердце сжалось: разве виновата она? Разве не эта девочка уже успела познать слишком много? Разве не ей тяжелее всего?
Всё раздражение она проглотила, как горькое лекарство, и, не найдя в себе сил кричать на дочь, велела подозвать Юйхэ.
Служанку ждало строгое наставление. Голос госпожи Цэнь был холоден и тверд, каждое слово — как гвоздь:
— Запомни: если ещё раз случится что-то наподобие вчерашнего как в храме Фашоу, ты должна остановить это немедленно. Ни под каким предлогом не позволяй им встречаться наедине. Ни разговоров, ни взглядов, ни теней между ними. Ты поняла?
Юйхэ склонилась в глубоком поклоне, дрожащим голосом ответила:
— Да, госпожа. Впредь подобного не случится.
Дождавшись, пока Юйхэ вышла и двери за ней плотно закрылись, госпожа Цэнь, будто больше не могла сдерживаться, наконец дала волю всем накопившимся чувствам — вспыхнула с такой силой, что даже обычно уравновешенный Хэ Чжичжун невольно попятился.
— Я ведь раньше думала, что она женщина разумная, благородная, с сердцем открытым, да с честью на первом месте! Я ведь ни разу не упрекнула их за то, что не захотели породниться с нашей семьёй. Сказали не хотят, я смолчала. Всё равно по-прежнему хорошо к ним относилась, ко всем и к ней, и к детям, и к мужу её!
— А она что? — голос госпожи Цэнь стал звонким, режущим, — она посмела прийти в мой дом, сидеть за моим столом и намекать мне будто я тут сижу, замышляю, как бы мою дочь засунуть к ним в дом, как липкую плешивую повязку, которую потом не отдерёшь?! Она что думает, мы те самые, что навязываются без стыда и достоинства?
Гнев её был искренен и горек, как осенний иней. Она ходила из угла в угол, то сжимая руки в кулаки, то хлопая ладонью по лакированному столику, не в силах унять пульсирующее раздражение.
— Запомните! С этого дня никто из вас никто не смеет больше идти просить их о помощи! Не зову и не надо! Она смотрит на мою Дань`эр с высока? Прекрасно. А я и сама на её род давно не могу без отвращения смотреть!
