Он потянулся к булыжнику и хотел разбить себе голову, но что-то внутри всё ещё удерживало. Он подумал:
«А смысл? Кому я здесь нужен? Кому я стану жаловаться? Лучше уж пойти прямо к этой шл*хе Тхи Но. Прийти и перерезать им всем глотки. Ей и её карге!.
А если не получится, тогда уж и самому башку раскрою. И закричу на весь мир. Но сперва надо напиться. Без самогона кровь не пойдёт».
Он вытащил ещё одну бутылку и начал пить.
Ярость душила, и чем больше он пил, тем яснее становилась голова.
И эта трезвость была особенно мучительной.
Нет, не запах самогона витал в носу, а будто снова возник лёгкий, чуть уловимый аромат рисовой каши с зелёным луком.
Он закрыл лицо руками и заплакал навзрыд, а потом допил.
Чи Фео встал, засунул под пояс нож и вышел.
Он бормотал:
— Убью… убью её!
Странное дело, он шёл прямо и не сворачивал. Почему он не свернул к дому Тхи Но?
Пьяные и безумцы редко идут туда, куда собирались.
Солнце палило нещадно, улицы были пусты.
Он шёл и шёл, ругался, грозился, кричал, что убьёт, но продолжал двигаться вперёд.
И вот переулок, где жил Ба Киен. Он шагал туда с решимостью.
В доме никого не было, все ушли в поле. Один лишь Ба Киен дремал после обеда. Услышав шаги, старик раздражённо пошевелился. Ему и так было не по себе: в голове гудело, в груди ныло. Он ждал, что кто-нибудь подойдёт и положит прохладную ладонь на лоб или чтобы четвёртая не задерживалась на рынке. Чего она так долго?
Она ведь ещё молода… хотя ей почти сорок, а всё ещё цветёт. Даже слишком. Ему самому было за шестьдесят. Старость приближалась, и это угнетало. Раз ему плохо, ей бы тоже не мешало постареть. А она всё смеётся, улыбается, как девка на выданье. Такая живенькая, игривая, развязная. И это злит.
Смотришь — и вроде бы приятно, а внутри всё сжимается. Словно жуёшь жёсткое мясо, а зубов уже нет.
Глаза у неё и губы привлекательные, но всё это будто нарочно вызывающе.
Улыбается при каждом слове, щёки румяные. Стоит появиться молодчику — уже хихикает.
Да кто они такие, чтобы так себя вести?! Только и знают, что лыбиться во все зубы. Ни уважения, ни скромности. Как же всё это раздражает!
Старик мечтал бы всех этих щенков за решётку, чтоб знали своё место.
В таком настроении он услышал шаги Чи Фео и увидел его, как всегда: пьяный, пришёл просить на выпивку.
Он заранее приготовил пять су. Лучше отдать и отвязаться, чем связываться.
Однако прежде чем бросить монеты, Ба Киен не сдержался и рявкнул, чтобы сорвать злость:
— Чи Фео! Опять ты приперся? Хватит ныть! Я тебе не казначей!
Он швырнул монеты на землю.
— На, бери и проваливай! Иди поработай хоть раз в жизни, сколько можно людей донимать?
Чи Фео выпятил глаза и ткнул пальцем в лицо старика:
— Я пришёл не за подачкой.
Увидев, что тот, похоже, собирается устроить скандал, Ба Киен поспешил сменить тон:
— Ну, ладно… Возьми, что есть. Я ведь не святой.
Однако Чи Фео гордо поднял подбородок, как никогда и сказал:
— Я же сказал: не за деньгами пришёл.
— Вот это да! — усмехнулся старик. — Впервые вижу, чтобы ты ничего не клянчил. Так чего же ты хочешь?
Он ответил громко и отчётливо:
— Я хочу быть честным человеком.
Ба Киен расхохотался:
— Вот это номер! Да я сам был бы рад, если бы ты стал честным, всем бы стало легче.
Однако Чи Фео покачал головой:
— Это невозможно. Кто мне даст быть честным? Как мне стереть эти шрамы от стекла с лица? Я уже не могу вернуться. Понимаешь? Есть только один выход… слышишь? Один-единственный!
Он выхватил нож и бросился вперёд.
Ба Киен вскочил, но было уже поздно. Чи Фео с силой обрушил на него удары. Старик успел только вскрикнуть. Чи Фео бил без разбора и при этом кричал на весь двор, звал деревню, звал на помощь, но на его вопли давно уже никто не отзывался сразу. Когда люди подоспели, он уже лежал в крови, корчась на земле.
Глаза закатились, рот то открывался, то закрывался, будто пытался что-то сказать, но голос исчез. Из горла ещё хлестала кровь.
Вся деревня Ву Дай загудела. Такого убийства никто не ожидал. Многие злорадствовали вслух или про себя.
— Небо всё видит, братья, — говорили одни.
— Что тот, что этот сдохли. И слава богу! Сами друг друга поубивали — и спасибо, — не стесняясь, говорили другие.
Больше всех радовались старосты и местные богачи. Они ходили по селу с сочувственными минами, но глазами всё косились на Ли Кыонга. То насмешливо, то с намёком.
Даже десятник Тао не сдержался и крикнул на базаре:
— Отец сдох, а сыну не миновать позора!
Все поняли, кого он имел в виду, а подручные перешёптывались:
— Старого паразита грохнули. Эх, надо бы отметить!
Однако были и те, кто смотрел глубже. Они качали головами:
— Ну что ж… Один бамбук сломался, вырастет другой. Какой в том толк? На место одного урода придёт следующий.
А тётка Тхи Но тыкала в племянницу пальцем:
— Вот и всё твоё счастье, дурёха! Нашла, кого полюбить. Чи Фео, прости господи!
Тхи Но только хмыкнула, пытаясь перевести разговор:
— Слышала, вчера составляли акт. Говорят, Ли Кыонг почти сотню потратил. И сам в убытке, и в позоре.
Однако внутри неё всё клокотало.
«А ведь он бывал добрым. По-настоящему. Таких добрых… я не встречала».
Она вспоминала, как они были вместе, и украдкой посмотрела на живот.
Мысль резанула остро: «А если… я беременна? А теперь его нет. Что же я буду делать?».
И вдруг перед глазами всплыло: заброшенная кирпичная печь. Одинокое, заброшенное место. В стороне от домов. Там, где не ходят люди…
꧁ ⸻ Конец ⸻ ꧂
