Чи Фео и не подозревал о каких-либо родственных связях, но в его душе что-то дрогнуло. Он тяжело вздохнул и, кряхтя, сел. Ба Киен понял, что победил. Он подмигнул сыну и резко рявкнул:
— Ли Кыонг! Заслужил бы ты смерть, если бы не я. Почему чай не вскипятил? Быстро!
Затем Ба Киен, помог Чи Фео подняться, подбадривая его:
— Пойдём, пойдём же!
И он пошёл, прихрамывая, будто ногу вывернул, но уже без прежнего упрямства. Спирт, кажется, выветрился. В голове прояснилось, язык больше не плёл ругательства. В груди было пусто, будто затих костёр.
Толпа разошлась. Он остался один среди молчаливых стен и вдруг почувствовал то, что давно в нём дремало. Одиночество. А за ним — древний, почти забытый страх. Тот самый, что жил в нём с детства. Пришло осознание. Как же безрассудно всё это выглядело! Ссориться с домом Ба Киена, чей род уже четыре поколения правит деревней?!
И всё же он испытал… гордость. Да, он — никто. Без рода, без семьи, без друзей, даже без родителей. Но он, один, посмел выступить против самого старосты, главы совета, бывшего уездного чиновника, человека, чьё имя знают в уезде! Кто в этой деревне из двух тысяч мужчин решился бы на такое? Умирать, так с достоинством!
А Ба Киен, этот громовержец, вдруг говорит мягко, приглашает в дом, предлагает чаю… Не воспользоваться? Почему бы и нет?
Тем не менее в голове мелькнуло сомнение. А что, если этот старый лис просто заманивает его внутрь, чтобы потом всё обернуть против него?
«Ему стоит лишь вытащить пару подносов, кувшинчик да побрякушку и повесить это на меня. А потом выбежит его жена, завопит, что я грабитель, схватят, отлупят до полусмерти — и всё, покатилось…».
Ба Киен всю жизнь пожинает плоды от чужого горя. Неужели он вдруг сжалится?
— Нет уж, — буркнул Чи себе под нос. — Не пойду в пасть тигру.
Он шагнул назад и замер, а потом подумал:
«Если опять закатить истерику, кто теперь выйдет? Толпа разошлась. Опять царапать себе лицо? Ага. Больно ведь… Ладно. Пойду. Да хоть бы он меня там пришиб, мне уже всё равно. Лучше разбить себе голову в его доме, чем валяться тут, как пёс.
В крайнем случае тюрьма. А что мне тюрьма? Пустяки. Пойду».
Войдя в дом, Чи Фео понял, что его страхи были напрасны. Ба Киен действительно намеревался уладить всё мирно, но не потому, что был трусом. Напротив, он был чрезвычайно хитер. Прежде всего, он боялся героев, а после них — тех, кому нечего терять. Чи Фео героем не был, но как раз относился ко второй категории: безрассудный, готовый на всё. А с такими кто станет связываться?
Вот что значит старая пословица: «на мягкое давят, от жёсткого отступают». В чиновничьем деле, если пытаться всех подмять под себя, то однажды придётся продавать дом, чтобы расплатиться. Так Ба Киен и учил сына:
— Ты сильный, бесстрашный. Старостой стал только потому, что я расчистил тебе путь. А вот когда я умру, они тебя втопчут в грязь.
Староста — вроде бы уважаемая должность, но это только снаружи. На деле это тяжёлый крест. В деревне более двух тысяч душ, до уездных властей далеко. Жить можно, да, но если пища под рукой, это не значит, что ешь спокойно. Легко ли сидеть и грести, когда вся деревня, как стая голодных рыб, каждая норовит схватить приманку первой?
С виду все приветливы, но в глубине души только и думают, как подставить соседа, чтобы самому вылезти повыше. Кто знает, может, и Чи Фео пришёл сеять смуту не по своей воле? А вдруг кто-то направил его?
Если бы староста стал упираться и поднял шум, пришлось бы и деньгами расплачиваться, потому что власть держится за тех, у кого есть волосы, то есть за «уважаемых», а за лысого, как говорят, не зацепишься.
Посадить Чи в тюрьму? Легко. Но ведь из тюрьмы выходят. А когда выйдет, даст ли он тебе спокойно жить? История с Нам Тхо всё ещё стояла перед глазами…
Нам Тхо был известным забиякой. Когда Ба Киен только вступил в должность, тот сразу пошёл на конфронтацию. Староста мечтал проучить его, но случая всё не представлялось. Вскоре Нам Тхо попал в тюрьму за соучастие в грабеже, и тут Ба Киен приложил руку, чтобы дали срок подольше. Он рассчитывал, что тот больше не вернётся.
И действительно, Ба Киен уже решил, что избавился от занозы, но однажды вечером, когда сидел за бумагами, Нам Тхо вдруг ворвался в дом с ножом. Уголовник загородил дверь и с холодной решимостью произнёс:
— Только пикнешь — убью.
