Он смеялся, и вместе со смехом забыл, зачем вышел. Забыл про злость, про месть. Чи уже прошёл первый переулок, куда собирался ворваться.
Теперь перед ним оказался другой, тот, где жил Ты 1Ланг, странный монах с жиденькой бородкой.
И вдруг Чи осенила мысль: зайти к нему, да расколотить его алтарный столик для пения хвалебных гимнов. Уж очень раздражали эти визгливые звуки, что выдавала его струна, хуже, чем хрип умирающей свиньи.
Однако, войдя во двор, он увидел Ты Ланга, сидящего у порога. Тот пил, поглаживал бороду и покачивал головой, будто в такт собственным мыслям.
Чи остановился, присмотрелся и вдруг почувствовал к нему симпатию. Впрочем, все пьющие люди казались ему хорошими.
Тут же его обожгла жажда. Горло пересохло так, словно внутри вспыхнул пожар.
Не колеблясь, он подошёл, схватил бутылку и залпом влил в себя остатки.
Ты Ланг вытянул шею, как ощипанный петух, вытаращил глаза, но не произнёс ни слова. Язык у него уже заплетался, ведь две трети бутылки он осушил сам. Остаток достался Чи. Тот осушил его в один глоток, шумно выдохнул и чмокнул губами, будто ждал продолжения.
Потом он схватил жиденькую бородку Ты Ланга, приподнял к луне и рассмеялся. Ты Ланг засмеялся в ответ. Два пьяных дурака, обнявшись, хохотали, как закадычные друзья, как братцы, сбежавшие с луны.
После этого Ты Ланг сбегал в дом и вынес ещё две последние бутылки. Он протянул их с широкой душой и сказал:
— Пей, Чи! Пей до упаду, не жалей! Жена у меня померла лет семь-восемь назад. Дочь залетела и сбежала. Один я теперь: ни жены, ни детей. Никто не пилит. Хочу пить — пью. Пей со мной! Ты ведь будто с неба свалился, гость с Луны! Пей, по-настоящему, чтоб мочиться самогоном! Что себя жалеть? Ну станешь ты господином, и что? Всё равно в могилу. Ни разу не видел, чтобы на надгробии писали: «Здесь покоится большой человек». Только холмик земли, и всё. Все мы станем просто землёй. Так чего бояться? Надо пить!
Чи Фео никогда в жизни не пил с таким удовольствием. Ему стало странно. Почему он раньше не сел выпить с этим чудаком?
Они пили много. Очень много. Казалось, вся деревня Ву Дай отказалась от своей доли, лишь бы хватило этим двоим.
Когда опустела последняя бутылка, Ты Ланг уже ползал по двору. Он двигался боком, как краб, и вдруг спросил:
— А на чём, скажи, люди вообще держатся?
Чи уложил его на спину, поиграл его бородкой, потом оставил валяться, а сам поплёлся прочь.
Он шёл с расстёгнутой рубахой и всё чесался: грудь, шея, уши, даже голова. Порой он останавливался посреди дороги, задирал ногу и чесался, как зверь. Всё тело зудело, будто обожжённое. Тут он вспомнил про реку у своего сада.
Его участок примыкал к небольшому притоку. Вода там прозрачная, течение почти не чувствуется. Мягкие стебли шелковицы по берегам колышутся под ветром и струятся как волны.
В его саду были только бананы. В углу — покосившаяся хижина. В такие лунные ночи, как эта, тени от банановых деревьев растекаются по земле, словно кто-то развесил на траве мокрую чёрную одежду.
Листья бананов лежали, изгибаясь под лунным светом, будто старались вобрать в себя синее, влажное сияние. Иногда их касался ветер, и они вздрагивали, как от внезапной страсти.
Чи Фео смотрел на это с интересом, спускаясь в сад. Он не пошёл в хижину. Нет, Чи направился прямо к реке.
Он хотел окунуться, смыть зуд, а потом растянуться в саду и уснуть. Зачем лезть в душный, низкий дом? Его, Чи Фео, не убьёт ни ветер, ни ночь. Он и головой об камень бился и всё равно не умирал.
Он подошёл к воде и остановился. Кажется, там кто-то был.
И правда — кто-то стоял.
Он замер и уставился…
Между двумя лужами лунного света, прислонившись к стволу бананового дерева, сидела женщина. Небрежно, даже вызывающе. Это была именно женщина, Чи Фео понял это по длинным волосам, рассыпавшимся по обнажённым плечам и груди…
Руки её свободно лежали вдоль тела, рот приоткрыт, словно она спала, подняв лицо к луне, а может, и вовсе была мертва. Ноги её были вытянуты вперёд, чёрная юбка съехала набок. Видно было, что она распустила завязки ием2, и один бок остался совсем обнажённым. Всё купалось в лунном густом и серебристом сиянии, при котором даже грубое и тусклое казалось почти прекрасным. Луна придавала вещам другой облик.
- Это классическое китайское слово, вошедшее во вьетнамский
как обозначение буддийского храма (как правило — крупного,
официального, в отличие от чуа— народного). Здесь его иронически
называют Ты Ланг, что подразумевает, что он возомнил себя
храмовым служителем, но на деле — жалкий старикашка с жидкой
бородой. ↩︎ - Ием — это традиционная женская нагрудная повязка. Тонкий
кусок ткани треугольной или ромбовидной формы,
который закрывает грудь спереди и завязывается на шее и на спине.
«Бюстгальтер без спины» во Вьетнаме. ↩︎
