Сун Мо ощущал, как тёплое и благоухающее тело в его объятиях будто сделано из мягкого нефрита. Кровь бурлила, разум помутился — ни о какой боли и речи быть не могло. Он поддался инстинкту, перевернулся и прижал Доу Чжао к себе.
Та в испуге распахнула глаза, обеими руками судорожно упёрлась в его грудь.
Их взгляды встретились.
Глаза Сун Мо сияли, как холодные звёзды в ночном небе, в них плескался свет — ясный, волнующий, пронзительный.
Доу Чжао застыла, поражённая и растерянная.
В тишине внутренней комнаты всё явственнее звучало их тяжёлое дыхание.
В глазах Сун Мо заструился тёплый туман желания.
— Шоу Гу… — выдохнул он, одними губами, и медленно наклонился к ней.
Доу Чжао вдруг почувствовала: это опасность.
Но воспоминания уже нахлынули, одно за другим: как он, уставший и покрытый дорожной пылью, мчался верхом в её деревенскую усадьбу в Чжэндине, как, стоя у стены, вглядывался в её окно; как вечером при свете лампы играл с чернильницей, поднимая глаза и, словно ученик, спрашивал, понравится ли подарок её отцу; как, сжавшись в комок, осторожно лежал на краешке постели, боясь её потревожить…
Всё переплелось внутри — воспоминания, волнение, жалость и что-то ещё, неясное, тревожное. Словно всё важное в жизни сконцентрировалось в этом миге.
Оттолкнуть его? Или позволить случиться тому, чего она так боялась?
Оттолкнуть — рука не поднималась.
Позволить — но в памяти всё ещё отголоском отзывалась та горечь прошлой жизни. Разум подсказывал, что ей пора отпустить страх и впустить в сердце новую привязанность, но душа — душа всё ещё стеснялась, боялась, не готова была раствориться без остатка.
Разрываясь между чувствами, она прикусила губу, чуть отвернулась, как бы прячась, и тихо, слабо оттолкнула его ладонью.
А на щеках, вопреки её воле, вспыхнули румяные облачка.
Сун Мо на миг замер, словно прислушиваясь. Внутри что-то дрогнуло. Он не стал настаивать, не пошёл дальше.
Он только мягко опустился рядом, рукой подложил под её шею, прижал к себе и затаил дыхание.
— Я не буду торопить тебя, — прошептал он в волосы. — Никогда. Пока ты сама не захочешь.
Доу Чжао не ответила, лишь спрятала лицо у него на груди. И хотя сердце ещё билось учащённо, в нём постепенно рождалось тёплое, почти неуловимое чувство… доверия.
Лёгкое отталкивание Доу Чжао отрезвило Сун Мо — сердце дрогнуло, разум прояснился. Но стоило ему взглянуть на её лицо, усыпанное румянцем, как он тотчас понял: если бы она и впрямь не желала его, давно бы яростно оттолкнула, может, даже вспыхнула бы гневом… Но она лишь слегка коснулась его груди и отвернулась.
Он заметил её нежное, округлое ушко — белоснежное, тёплое, манящее — и вдруг подумал: раз раньше приходилось выискивать возможность, то теперь, когда она сама лежит в его объятиях…
Не раздумывая, он наклонился и осторожно прижал губы к её ушку — и, сам того не зная, коснулся самой чувствительной точки.
Доу Чжао вздрогнула, словно через неё прошёл разряд — всё тело охватила тёплая, обволакивающая дрожь.
— Яньтан… не надо… — пробормотала она, вновь отворачиваясь.
Сун Мо отпрянул, подчинившись её просьбе, но тут же, скользнув по её щеке, уловил момент — и в тот миг, когда она пыталась что-то сказать, накрыл её губы своими.
— Яньтан… — её возглас утонул в поцелуе, превратившись в едва слышный стон.
Он был неуклюж, как неопытный охотник, ведомый лишь инстинктом, грубо и жадно добирался до её сладости, мешая ей дышать, оставляя ей только звенящую в груди неволю и растерянность.
Глупец! Дурак! — с досадой ругала она его про себя, одновременно задыхаясь и слабо сопротивляясь.
Но он, вопреки всей этой неумелости, оказался неумолим — язык его был сильным, настойчивым, а ей не хватало ни силы, ни решимости, чтобы его остановить. Она даже не могла как следует его укусить.
Неужели так и задохнусь? — мелькнула в голове отчаянная мысль.
И в этот миг он вдруг отстранился.
Они оба тяжело дышали, улавливая друг в друге то, что раньше не смели признать.
Взгляд Сун Мо потемнел, в нём плескалась не только страсть, но и жажда обладания. Он смотрел на её грудь, то вздымающуюся, то опадающую в неровном дыхании.
— Шоу Гу… — прошептал он снова, и прежде чем она успела ответить, вновь наклонился к ней.
Левой рукой он обвил её за талию, притягивая всё ближе, крепко удерживая под собой. А губы его снова приникли к её устам, на этот раз уже мягко, с лаской, будто заново пробуя, нащупывая ритм её дыхания.
Правая рука тем временем скользнула под её одежду, находя округлость её груди. Его пальцы, тёплые и цепкие, осторожно ласкали её, будто нащупывая струнки невидимой цитры, вызывая в ней дрожь, отзывающуюся в каждой клеточке.
А между бёдер… его жаркое, неловкое желание коснулось её так, что она едва сдержала вскрик.
Желание Сун Мо вспыхнуло внезапно, как пламя на сухом ветру.
Доу Чжао задрожала всем телом.
Она ясно понимала: если не остановит его сейчас — всё пойдёт по необратимому пути.
Но если остановит… как он отреагирует?
Сбежит, смутившись, опалённый унижением? Или, сдержанно улыбнувшись, притворится равнодушным, отступит и спокойно уляжется рядом, будто ничего и не было — ради сохранения собственного достоинства?
Она была его женой. У него было право обладать ею — и всё же он всегда ждал её согласия, пусть это и оборачивалось для него смущением, неловкостью, от которой сердце её разрывалось.
Что бы он ни сделал, она уже заранее сожалела о боли, которую причинит ему.
Если бы знала, что всё обернётся вот так… ей стоило решиться раньше, когда он впервые прижал её к себе.
Теперь было поздно.
Она глубоко пожалела об этом.
И будто почувствовав её нерешительность, Сун Мо крепче сжал её талию, притянув к себе. Его губы вновь затерялись в её дыхании, язык уверенно и жадно скользнул меж её губ, а ладонь, покоящаяся на её груди, начала мягко и ритмично сжимать её, будто ловя музыку в теле.
Из самой глубины её тела, из той точки, которую она боялась тронуть памятью, волна за волной поднималась сладкая, тревожная дрожь, расходясь по каждой жилке.
Это чувство было одновременно знакомым… и пугающе новым.
Знакомым — потому что когда-то, пусть и мимолётно, она уже знала это томление, этот трепет желания.
Незнакомым — потому что оно давно ушло из её жизни, забылось, затерялось где-то в пыли прошлых обид, и теперь возвращалось, как нежданный призрак.
— Сун Яньтан… — выдохнула она, и имя, сорвавшись с её губ, звучало хрипло, рвано, в нём прятались и растерянность, и страх, и отчаянный зов.
Сун Мо внезапно отпустил её.
Его взгляд, пронзительный и сосредоточенный, упёрся ей в глаза, будто он пытался заглянуть глубже — увидеть всё, что таилось в её душе, прочесть её сердце до последней черты.
Доу Чжао почувствовала, как по спине пробежал холодок.
Что сказать? Что будет уместно?
Но и молчать — казалось таким же неуместным.
Как всё зашло так далеко?..
Ведь он ещё почти мальчишка — едва вступивший в возраст, когда чувства лишь начинают пробуждаться. Где-то в глубине души ей стало горько: во всём этом… больше её вины, чем его.
Стыд и смятение охватили её.
Но тут Сун Мо вдруг улыбнулся.
Глаза его, такие светлые, как утренняя роса, заплескались лаской, а уголки губ поднялись в лёгкой, почти озорной усмешке, придавая его лицу какое-то новое, чарующее очарование.
Доу Чжао невольно залюбовалась.
Сун Мо медленно начал снимать с себя одежду.
Её глаза распахнулись шире.
Ну, неужели?!