Госпожа Сюй, как и прежде, почти не показывалась посторонним. А после раннего подъёма ради обряда, устав, она вернулась в покои и прилегла отдохнуть.
Так что обязанности хозяйки дома в этот день полностью перешли к Сяо Цяо. С утра до самого вечера она беспрерывно принимала поздравления от знатных женщин Юйяна, что приходили в дом Вэй с визитами — одна за другой, каждая со своим лицом, своей речью, своими взглядами.
Лишь к вечеру у неё появилось немного свободного времени. Сделав глоток чая, она поднялась и пошла в северное крыло — навестить старшую госпожу Сюй и подать ей ужин.
Та расспросила её о недавней поездке в Янчжоу. Сяо Цяо выбрала то, что можно было сказать, и сдержанно рассказала. Услышав, что госпожа Дин уже поправилась, госпожа Сюй искренне обрадовалась.
Поев, она внимательно посмотрела на Сяо Цяо, и с доброй укоризной произнесла:
— Ты и так на дороге утомилась, а приехала поздно, с утра — снова на ногах. Столько хлопот с самого рассвета… Иди отдохни. Когда Шао вернётся — скажи, пусть и он ко мне не заходит. Вы оба ложитесь пораньше.
Сяо Цяо откликнулась и, увидев, как госпожа Сюй снова и снова настаивает, наконец встала и вышла. Вернувшись в западное крыло, она приняла ванну, переоделась в простое домашнее платье — и только тогда, наконец, выдохнула. Всё напряжение дня отступило, тело расслабилось.
Вэй Шао вернулся, когда на дворе уже стояла глубокая ночь — к концу часа Сюй. Видно, пир длился долго.
Он, по всей видимости, выпил немало: шаг был нетвёрдым, движения — чуть разлаженными.
Сяо Цяо всё это время ждала его в комнате. Услышав голоса слуг снаружи, сразу вышла встречать.
Он опёрся на её плечо, и так, опираясь на неё, вошёл в комнату. Добравшись до ложа, рухнул на спину, откинулся с закрытыми глазами и замер, не шевелясь.
Сяо Цяо, увидев, как он пьян, даже не подумала упрекнуть. Всё лицо у него было разрумянено, от него сильно пахло вином. Не говоря ни слова, она стала помогать: сняла с него сапоги, носки, сама выжала тёплое полотенце и осторожно вытерла лицо. Затем — руки и ступни. Всё делала молча, бережно, как ухаживают за больным.
Накрыв его одеялом, она вышла, велела Чуньнян и служанкам разойтись на отдых, сама вернулась, заперла дверь, переоделась, легла в постель и тихо, не потревожив его, устроилась рядом, под одеялом.
Она лежала тихо, укутавшись в одеяло, в полумраке под пологом, чувствуя, как воздух вокруг постепенно наполняется лёгким запахом вина — терпкий, с оттенком тепла, исходивший от его дыхания. Был в этом аромате след праздника, усталости, мужской тяжести — и чего-то домашнего, почти успокаивающего. Сяо Цяо закрыла глаза, дыхание стало ровным, мысли расплывались.
Но в какой-то момент — среди глубокой тишины ночи — её разбудило движение рядом.
Вэй Шао.
Он шевельнулся, приблизился, и его руки — горячие, будто после жара или лихорадки — нащупали её тело во тьме. Быстро, неуверенно и одновременно резко. Она не сразу поняла, чего он хочет — но уже в следующее мгновение он, не сказав ни слова, навалился на неё и грубо раздвинул ей бёдра.
Без слов. Без прикосновений. Без предупреждения.
Он вошёл в неё — резко, будто воюя с собой. Сяо Цяо сжалась на мгновение, тело по инерции отпрянуло, дыхание сбилось.
Боль была не сильной, но неожиданной — прежде, в последние разы, он был иным. Мягче. Осторожнее. Хоть немного, но дарил ей ту необходимую паузу — время, чтобы подготовиться, распахнуться, чтобы впустить его не только телом, но и душой.
А сейчас… будто он снова стал тем, каким был в самом начале их брака. Холодным. Безжалостным. Ни капли ласки — только необходимость.
Почему? — пронеслось в её голове. — Почему так? Потому что он пьян? Или потому что в нём снова проснулась та непроницаемая, одинокая жесткость, которую он всегда носил внутри?
Её тело уже было готово, но сердце — нет. И потому каждый его толчок отдавался не столько болью, сколько странным, глухим одиночеством.
Она лежала под ним, молча, глаза распахнуты в темноту, но ничего не видящие. Он дышал тяжело, ритмично, поглощённый только собой. Она не отталкивала его — не сопротивлялась. Но и не принимала — не по-настоящему.
Если бы он хотя бы сказал что-то… — подумала она. — Хоть одно слово. Называл меня по имени. Или просто прижал к себе, как тогда, в снегу…
Но он молчал. Молчал, как в ту самую первую ночь.
И всё же — она не отвернулась. Лишь медленно закрыла глаза, будто чтобы не чувствовать — или, наоборот, почувствовать больше.
Он дышал тяжело, прерывисто, почти шумно — каждое горячее выдохнутое облачко оседало у неё на щеке, щекотало кожу, насыщая воздух тяжёлым, резким запахом вина. Его тело было раскалено, как печь: словно вся плоть источала жар, прижималась к ней с такой пульсирующей силой, что Сяо Цяо казалось — её собственная кожа вот-вот расплавится под этим жаром.
Когда его грудь плотно сомкнулась с её, она услышала, как из его горла вырвался глухой, почти хриплый стон — такой, каким стонут в забытьи, когда всё тело тянется только к одному: утолению.
Он не останавливался. Его толчки были резкими, глубокими — он будто поглощал её изнутри, и пальцы, впившиеся в её талию, оставляли ощущение, будто ребра вот-вот сломаются. Он задыхался, дыхание его было хриплым, неровным, словно бежал сквозь бурю.
Сяо Цяо не выдержала — в горле задрожали всхлипы. Тихие, сдавленные, почти беззвучные. И всё же настоящие.
Когда он, наконец, затих — будто вся буря вдруг обрушилась и схлынула, — дыхание стало медленным, тяжёлым, она тоже перестала плакать. Лежала, не двигаясь, ощущая, как липкая влага — то ли от слёз, то ли от пота — покрывает всё лицо, виски, шею, грудь. Влага быстро остывала, оставляя ощущение зябкости и испачканности, как будто кто-то вылил на неё грязную воду.
Она аккуратно отодвинула его руку, охватившую её, и начала приподниматься, чтобы встать, найти воду, умыться, вернуться к себе.
Но в следующую секунду его рука вдруг снова нашла её в темноте и с силой притянула обратно — к себе, к своей груди, удерживая плотно.
— С того дня, как ты вышла за меня, — раздался в темноте его низкий голос, хрипловатый, усталый, — ты уже принадлежишь дому Вэй. Ты — моя. С этого дня и навсегда. Больше не возвращайся к делам Янчжоу. Я буду защищать тебя — сколько ни потребуется.
В темноте, прильнув к его груди, Сяо Цяо слушала его слова.
Но молчала.
Ты будешь защищать меня… а тех, кто вырастил меня, кто был мне домом прежде тебя? Их ты тоже пощадишь? Или ради себя — отнимешь у меня всё?
Но эти слова так и остались в её мыслях. Как и прежде, она не нашла в себе силы их произнести.
