С тех пор как погиб дядя Сун Мо — покойный Дин го-гун, все, кто был близок с ним, понесли наказание или были разжалованы. Даже те, кто остался в Фуцзяне, уже не имели прежнего влияния. Военные заслуги, накопленные за двадцать лет, словно растворились в воздухе.
Сун Мо, погруженный в глубокие раздумья, молчал, а затем медленно поднялся и низко поклонился. Ван Юань был ошеломлён.
— Этот поклон, — тихо произнес Сун Мо, — от имени моего дяди. Благодарю вас, евнух Ван. Только сегодня я узнал, что все, кто сопровождал моего дядю, были устранены под предлогом ссоры с вами…
Ван Юань замер. Но вскоре он медленно выдохнул. Если бы Сун Мо не умел извлекать такие подробности из самых незначительных вещей, он бы не был тем самым Сун Мо, способным привести в движение всю столицу.
С тех пор как Сун Мо вновь оказался в фаворе у императора, Ван Юань понимал, что рано или поздно он узнает правду. Однако он не ожидал, что это произойдет так быстро.
— Не могу сказать, что недооцениваю этого молодого человека! — с лёгкой иронией подумал Ван Юань, глядя на Сун Мо, который стоял перед ним, излучая спокойствие, рассудительность и проницательность.
Он на мгновение замялся, а затем с улыбкой сказал:
— Господин наследник, вы неправильно меня поняли! Я всего лишь скромный слуга и выполняю приказы. Разве могу я принимать такие почести от вас?
Склонившись в ответном поклоне, он легко превратил всё в шутку.
Однако в душе Сун Мо словно что-то перевернулось. Он с изумлением смотрел на Ван Юаня: тот не только умел мягко отвечать, но и четко понимал, что можно сказать, а что нельзя.
Если раньше Ван Юань, несмотря на свою доброжелательность, воспринимал Сун Мо лишь как одного из императорских любимцев, то теперь он впервые посмотрел на него по-настоящему.
— Попробуйте этот би лочунь, — предложил он с легкой улыбкой, наливая Сун Мо свежий зеленый чай. — Недавно государь сказал, что да хун пао нынче испортился, и я решил последовать его совету и перейти на би лочунь.
— Благодарю вас, гунгун, — ответил Сун Мо, отпив глоток, но не почувствовал ни аромата, ни свежести. Во рту остался лишь горький привкус.
Он кратко упомянул о деле Чэнь Цзя, поблагодарил и, попрощавшись, в глубокой задумчивости вернулся в павильон Ичжи.
Не произнося ни слова, он сразу же направился к Доу Чжао.
Доу Чжао вместе с Сусин занималась пересчётом отрезов шёлка и парчи, которые были частью её приданого. Это был её первый год в новой семье, и по традиции она хотела порадовать служанок и управляющих хорошими тканями для новогодних нарядов.
Заметив Сун Мо, она мягко кивнула Сусин, и та вместе с остальными молча ушла. Доу Чжао подошла к мужу, поддержала его за локоть и усадила на тёплый кан у окна.
Внезапно Сун Мо резко обнял её, прижавшись лицом к её груди. Тепло и мягкость её тела были словно волна, смывающая всё беспокойство. В этот момент все сдерживаемые эмоции наконец нашли выход.
— Шоу Гу… — глухо произнёс он. — Это по приказу императора действовал Ван Юань… Но почему? — Он приподнял голову, и в его чёрных глазах блеснула влага, словно их тронули капли дождя. Прозрачные и сверкающие, словно стеклянные. — Дядя двадцать лет держал Фуцзянь. Пусть не герой, но ведь и не изменник… Разве можно вот так просто — убить, конфисковать имущество, сослать всех… Разве можно?! С какой стати?!
Сначала его голос был едва слышен, но с каждым словом он звучал всё громче.
Доу Чжао побледнела от страха и, поспешно прижав ладонь к его губам, тревожно огляделась. Убедившись, что в комнате находятся только они вдвоём, её сердце, колотившееся, словно птица в клетке, немного успокоилось.
— Молнии и милость — всё это воля государя, — прошептала она, всё ещё находясь под впечатлением от слов Ван Юаня. Однако, видя, как он страдает, ей было не до вопросов. Она пыталась облегчить его боль, уговаривая: — Мы столько раз пытались понять, за что казнили дядю. Без Чэнь Цзя мы бы никогда не вышли на след Дин Вэя. Если бы не тот пожар и твоя решительность, он бы не пришёл к нам. А раз он пришёл — значит, небо не слепо. Значит, дядю действительно оболгали, и теперь нам дан шанс очистить его имя.
— Именно сейчас, когда всё начинает проясняться, тебе нельзя терять самообладание. Надо держать себя в руках! Ведь слова Ван Юаня — это лишь одна сторона дела. Нам ещё нужно всё проверить.
Она замолчала, а затем мягко добавила:
— Господин Ян ведь ещё не в курсе? Может быть, стоит пригласить его? Ты ведь поручал ему заняться Чэнь Цзя — есть ли уже какие-то вести?
Но Сун Мо не отвечал. Он продолжал крепко обнимать её, прижимаясь к ней, словно не собирался отпускать.
— У меня болит голова, — прошептал он, уткнувшись в её грудь.
Эта ужасная правда могла бы сломить любого.
— Позволь мне помассировать тебе виски, — мягко предложила Доу Чжао, чувствуя, как сдавливает её грудь. Она хотела было встать, чтобы подложить ему подушку, но Сун Мо крепко обнял её за талию, не позволяя пошевелиться. Тогда она дотянулась до большой подушки, осторожно уложила его на неё и села рядом, нежно массируя его виски.
Но он лишь простонал в ответ:
— Пить хочу…
Доу Чжао налила ему тёплой воды и поднесла чашку, но он не стал её брать. Он лишь смотрел на неё широко распахнутыми глазами.
Она вздохнула, поднесла чашку к его губам и осторожно напоила.
Он снова обнял её за талию:
— Полежи со мной… хоть немного.
— Хорошо, — прошептала она, прислоняясь к изголовью кровати и продолжая нежно гладить его по лбу.
Глаза Сун Мо закрылись, и его лицо постепенно стало более спокойным.
У Доу Чжао защемило сердце от нежности, и её движения стали ещё более осторожными и бережными.
— Я всё думал… — словно в забытьи произнёс Сун Мо. — Император… Он ведь не из тех, кто не может терпеть сильных. Что же тогда сделал дядя, чтобы вызвать его гнев?
Если бы проблема была в его силе, император расправился бы с ним ещё десять лет назад. Зачем ждать так долго?
А если это связано с чьими-то доводами… Но дядя не был тем, кто легко решает конфликты. Он сам мне говорил: «Вода слишком чиста — рыбы не живут». Пока это не мешало военному делу, он закрывал глаза на некоторые вещи.
