— Вообще-то, фуцзяньские зажиточные дома и без того вели морскую торговлю — все об этом знали, просто делали вид, что не замечают. Будет среди них Гуанъэн бо или нет — большого значения не имело. Гун Дин, получив письмо, лишь отмахнулся: мол, пусть Гуанъэн бо сам держится осмотрительно и не лезет на рожон, чтобы не ставить других в неловкое положение.
— Гуанъэн бо даже прислал письмо с благодарностью господину гуну за участие.
— Да вот только, как говорится, человеческая жадность безмерна — змея и слона проглотить норовит…
— Спустя два-три года кто-то донёс: в Фуцзяни богатые семьи якобы торгуют с вакими[1] и даже предоставляют им укрытие, когда те высаживаются на берег.
— В то время гун Дин уже был повышен в должности и стал фуцзяньским главнокомандующим, — продолжал Сун Шицзэ. — Он как раз наводил порядок в управлении провинцией. Как он мог закрыть глаза на подобное? Естественно, дело сразу стало особо важным расследованием, и его стали разбирать со всей строгостью.
— Но кто бы мог подумать… В итоге расследование привело прямиком к Гуанъэн бо.
— Гун Дин, зная о близких отношениях Гуанъэн бо с нашим господином гуном, пришёл в смятение. В ту же ночь он послал своего доверенного советника к старому господину гуну с вестью: мол, в лучшем случае он сможет тянуть с делом месяц. А через месяц — что бы ни выяснилось, всё придётся докладывать во дворец и ждать указаний от самого Императора.
— Старый господин гун пришёл в ярость. Он лично повёл людей и обыскал внутренние покои библиотеки господина гуна. В итоге нашли не только письма от Гуанъэн бо, но и серебряные векселя на огромную сумму, вложенные в эти письма.
— Старый господин гун был в таком гневе, что тут же отвесил сыну пощёчину.
— А господин гун стоял на коленях перед ним и клялся: он ни сном ни духом не знал об этих серебряных векселях, и никакого участия в делах во Фуцзяне не принимал. Всё, что Гуанъэн бо присылал — было за его спиной.
— Госпожа Цзян тоже заступилась за господина гуна, — продолжал Сун Шицзэ. — Она говорила, что он не такой человек. Мол, если бы кто-то действительно хотел присвоить себе столько серебра, то уж точно спрятал бы в укромном месте, а не оставил бы купюры прямо в письме. Это же ясно: всё — затея Гуанъэн бо.
— Но старый господин гун только громче ругался, называя сына отродьем. В итоге он приказал своим приближённым — управляющему и старшему советнику — срочно устраивать всё, чтобы замять дело и сгладить последствия.
— А госпожа Цзян под руки повела господина гуна обратно в покои.
— Кто же знал, что по дороге тот вдруг вырвется из её рук, сорвётся и с охраной понесётся в наружный двор — искать Гуанъэн бо, чтобы потребовать объяснений.
— Гуанъэн бо, конечно же, всё отрицал.
— Более того, этот визит с упрёками фактически стал для него сигналом тревоги: он сразу понял, что дело пахнет жареным, и принялся зачищать все следы. К тому моменту, когда гун Дин официально передал дело в столицу, под удар попали лишь несколько крупных домов во Фуцзяне — а в самой столице всё оказалось чисто, без малейших следов причастности.
— С тех пор, — продолжал Сун Шицзэ, — Гуанъэн бо с господином гуном больше никогда не общались.
— А старый господин гун стал сам, шаг за шагом, учить сына вести хозяйственные и управленческие дела.
— Но господин гун тогда был увлечён исключительно книгами мудрецов, душа у него к этим мелочам совсем не лежала. Всё шло медленно и неохотно. Напротив, госпожа Цзян активно помогала ему советами, начала проявлять себя, и это даже вызвало у старого господина гуна немалое восхищение.
— Впрочем, ничего необычного. Молодость она и есть молодость — кто в юности не легкомыслен? С возрастом приходит и зрелость.
— Но старый господин гун был уже в годах, здоровье слабело. Подхватив простуду, он тяжело заболел и больше не встал с постели.
— Видя, что дни его сочтены, он с горечью смотрел на сына, который всё ещё оставался беспечным, не проявляя должной серьёзности… И в конце концов, не видя другого выхода, он передал управление делами дома госпоже Цзян.
Голос Сун Шицзэ к концу стал всё тише и тише.
— Старый господин гун, — с едва сдерживаемым волнением продолжал Сун Шицзэ, — видел, как дом гуна Дина с каждым днём становится всё могущественнее. Боялся, что госпожу Цзян всей душой будет тянуть к своей родне, а наш господин гун, мягкий по натуре, не сможет противостоять… Вот он и опасался, что дом гуна Ина со временем станет всего лишь придатком дома гуна Дин.
Он замолчал на миг, затем с усилием заговорил вновь, и голос его стал хриплым, с надрывом:
— Потому и оставил про запас последний ход… Надеялся, что, когда господин наследник подрастёт, сможет взять на себя опору дома, встать вровень с гуном Дином.
— Те несколько человек… — голос его начал срываться, — это были самые достойные в доме, отобранные старым господином гуном лично, один за другим, после долгих наблюдений и испытаний… Самые надёжные, лучшие… А теперь — всё пропало…
Другими словами, старый господин гун с самого начала не возлагал надежд на Сун Ичуня. Он заранее всё распланировал: намеревался обойти его и передать наследие Сун Мо.
Доу Чжао спокойно уточнила:
— Значит, господин гун, должно быть, и не один такой шаг предпринял?
В конце концов, это был его собственный сын. Старый господин гун не мог отказаться от него с лёгкостью.
Сун Шицзэ попытался заговорить, но комок в горле прервал его.
А Доу Чжао просто молча отпила глоток чая, терпеливо дожидаясь, когда он сможет продолжить.
Сун Шицзэ тяжело вздохнул — в этом вздохе звучало и бессилие, и горечь:
— Господин гун с малых лет был изнежен и избалован… а госпожа Цзян — женщина с сильным характером и несомненной хваткой. Господин гун с ней и рядом не стоял… Старый господин гун просто не видел иного выхода. Это был шаг отчаяния…
Этими словами он фактически подтвердил догадку Доу Чжао.
Она задумалась, потом не без удивления спросила:
— Но разве старый господин гун не опасался, что господин наследник вырастет под влиянием госпожи Цзян и будет тянуться к её родне, а не к дому гуна Ина?
— Как же не думал? — с горькой усмешкой отозвался Сун Шицзэ. — Конечно, думал. Но ведь господин гун сам не был способен нести на себе бремя дома гуна Ин. Разве можно было позволить, чтобы он ещё и господина наследника воспитал в неведении — ни в полях, ни в делах? Старый господин гун понимал: если господин наследник вырастет достойным, способным поддерживать род, то в поместье гуна Ин в любом случае не станет принижаться перед домом гуна Дин. Вместо того чтобы дать гуну Дину повод для подозрений и недоверия, было разумнее позволить господину наследнику расти под его влиянием, но окрепнуть.
Он сделал паузу, а потом добавил с тихой убеждённостью:
— В конце концов, господин наследник — сын госпожи Цзян, она носила его под сердцем десять месяцев и рожала с муками. Женщина может из-за мужа склониться к родне, если муж не оправдывает ожиданий… но ради будущего собственного сына она куда скорее пойдёт против всей своей семьи. Это истина, проверенная веками — и ни разу не дала осечки.
[1] Слово «ваки» или «ваками» (倭寇, китайское произношение: wōkòu) — это исторический термин, который использовался в Китае, Корее и других странах Восточной Азии для обозначения японских пиратов, активно действовавших в XIV–XVI веках.
