Доу Чжао слушала и про себя тихо вздыхала.
Дойти до такого, как Сун Хань… Разве это не настоящее человеческое падение?
Она поделилась этими мыслями с Сун Мо.
Тот холодно усмехнулся:
— Сам виноват. Кого он может упрекать? Если бы тогда он рассказал мне всё, что случилось с матерью — разве я бы дошёл до такого с ним? Нет… даже если он в тот момент испугался и не решился говорить, то уже потом, когда между мной и отцом началась вражда, он ведь мог прийти ко мне, когда я уже одерживал верх, и всё открыть. Я бы тогда не стал его винить.
Он помолчал, в голосе зазвучала горечь:
— Но он же… он нарочно говорил обрывками, намеками, путая следы. А когда я раскрыл ложь — начал юлить и оправдываться. Ты думаешь, в этом не было умысла?
Наверняка было — слишком уж много он рассчитывал.
Доу Чжао горько усмехнулась.
Сун Мо глубоко выдохнул, голос его стал мягче:
— Ладно, не будем больше о нём. Стоит только вспомнить — и всё настроение пропадает. Я уже договорился с господином Хуаном из управы Шуньтяньфу: завтра с утра отец может идти вместе с семьёй Мяо оформлять документы. А как только родовой зал предков откроют — Сун Хань тут же пусть катится вон…
— А что будет после того, как его прогонят? —
Доу Чжао взглянула на лицо Сун Мо, холодное, словно покрытое инеем. Будучи девушкой неглупой, она благоразумно не стала задавать лишних вопросов и позволила Сун Мо помочь ей лечь на кровать отдохнуть.
Наверное, потому что камень с души наконец-то свалился, сон её был особенно крепким и сладким. Когда Доу Чжао открыла глаза, солнце уже поднялось высоко — день вступил в полную силу, а Сун Мо рядом с ней не было.
Она недовольно нахмурилась: — Почему меня никто не разбудил?
Мяо Аньсу, Цисиа и остальные пока ещё жили в павильоне Ичжи, а сегодня ведь должен был собраться родовой совет в зале предков!
На дежурстве была Жожу. Она с улыбкой ответила: — Это не мы не хотели вас будить, госпожа. Это сам господин наследник распорядился: сказал, что вы в последние дни изрядно устали, велел нам ни в коем случае не тревожить ваш сон. — И добавила: — Господин гун с господами из семьи Мяо отправились в управу Шуньтяньфу и ещё не вернулись. А вторая госпожа, позавтракав, сразу пошла к девушке Цисиа — они вдвоём уже всё утро прогуливаются у озера, беседуя.
У обеих, несомненно, накопилось многое, чем хотелось бы поделиться.
После завтрака, который Доу Чжао приняла под присмотром Жожу, она ненадолго заглянула во внутренний двор, где маленький Юань-ге’эр весело играл с молоденькими служанками на качелях, а затем направилась в задний сад.
Издалека Мяо Аньсу уже заметила приближающуюся Доу Чжао. Она тихо шепнула пару слов Цисиа, та обернулась в сторону, откуда шла Доу Чжао, и вместе с Мяо Аньсу пошла ей навстречу.
— Что вы собираетесь делать дальше? — спросила Доу Чжао, остановившись перед ними.
Хотя людей в семье Сун и было немного, но одна из них — законная жена Сун Ханя, другая — его наложница, и теперь обе выступили с обвинениями против него прямо в родовом зале. Их репутация уже навсегда была запятнана. Доу Чжао искренне надеялась, что сможет по мере сил защитить их.
Мяо Аньсу улыбнулась: — Вчера вечером ко мне приходил слуга от моего старшего брата и передал слова господина наследника. Уже одно то, что я могу вот так спокойно покинуть усадьбу господина гуна, — для меня поистине огромная милость. Чего-то большего я и не смею желать. — И, немного поддразнивая, добавила: — Раньше у меня не было ничего, и всё же я попала в дом господина гуна. А теперь у меня и поле своё, и дом, и к тому же — защита господина наследника и госпожи. Неужели я живу хуже, чем прежде?
В её голосе звучала лёгкость и открытая радость — видно было, что она и в самом деле настроена оптимистично.
Цисиа же собиралась вернуться в деревню Цуйцзячжуан под Чжэндином:
— Тринадцатый господин рассказал местным, что мой муж погиб, защищая госпожу, — тихо сказала она. — С тех пор все там относятся ко мне с большим уважением. Я уже привыкла к той жизни: вставать с рассветом, ложиться с закатом…
Но дело было не только в привычке. Никто из деревенских никогда не смотрел на неё свысока из-за того, что она вдова. Напротив, несколько пожилых женщин не раз подбадривали её и даже советовали найти себе спутника. Особенно одна вдова по фамилии Ду, живущая на краю деревни, — её сын, странствующий торговец, каждый раз, возвращаясь после своих объездов, приносил Цисиа пёстрые мотки шёлковых нитей.
А в этот раз, услышав, что госпожа вызвала Цисиа обратно в усадьбу, он, подумав, что она уезжает насовсем, даже тайком проводил её, следуя за повозкой до самой окраины уезда Чжэндин…
Вспоминая всё это, Цисиа ощутила, как щёки её запылали. Она украдкой бросила взгляд на Доу Чжао — та в это время была увлечена разговором с Мяо Аньсу и, казалось, не заметила её смущения. Только тогда Цисиа облегчённо вздохнула, и тревога, жавшая сердце, понемногу улеглась.
В это время к ним вприпрыжку подбежал Ву И: — Госпожа, вторая госпожа, барышня Цисиа! Все господа и уважаемый дядюшка уже прибыли. Господин Наследник просит вас подойти!
— Вот теперь начнётся настоящее представление! — с усмешкой сказала Доу Чжао и, следуя за Ву И, направилась в сторону родового зала.
Несколько старших господ из семьи Сун и несколько уважаемых дядюшек из рода Лу уже сидели в главном зале. Женщины, как полагалось, ожидали в боковой комнате при зале, разделённой перегородкой с прорезью, откуда можно было всё видеть и слышать.
Прошло немного времени, и в зал один за другим вошли Сун Ичунь и Сун Мо.
Все присутствующие тут же поднялись, приветствуя их. Сун Мо был спокоен, сдержан и вежлив, тогда как Сун Ичунь выглядел так, будто кто-то задолжал ему три тысячи лянов серебра и вовсе не собирался возвращать долг. Он с мрачным лицом кивнул в ответ на приветствия, не произнеся ни слова, и сел в центральное кресло с высокой спинкой, обитое чёрным лаком — по обычаю, это место принадлежало старшему в семье.
— Зачем я всех собрал, я уже говорил, — начал он, бросив пронизывающий взгляд в сторону родни семьи Лу. — Сегодня вы здесь, чтобы засвидетельствовать: отныне и впредь Сун Хань больше не является сыном семьи Сун.
С этими словами его голос стал суров, словно стальной клинок:
— Ведите Сун Ханя!
Сун Хань в это время уже был на грани безумия.
Доу Чжао велела запереть его в хлеву для дров — там было сухо, чисто, его кормили, поили, не обижали… но ни один человек не произнёс с ним ни слова.
Не было ни окриков Сун Ичуня, ни допросов Сун Мо. Казалось, все попросту забыли, что он существует. Даже если бы он хотел оправдаться, сказать хоть слово в свою защиту — некому было слушать. Он не знал, что ждёт его дальше.
