Она пискнула от восторга и тут же начала снимать ночную рубашку. Обнажённая, как в утреннем свете, она шагнула к наряду, пока служанки бросались помогать, а тётушка Сюнь только качала головой, глядя, как её барышня не знает стыда, разгуливая нагишом, сияя телом, будто сама весна явилась в обличии женщины.
Платье плотно облегало талию, подчёркивая изгибы, широкие рукава струились лёгкой дымкой — Мин И обернулась перед бронзовым зеркалом, и её губы расплылись в довольной улыбке:
— У господина вкус отменный. И глаз, и рука на редкость точны.
Тётушка Сюнь тоже не могла не признать — выглядела барышня великолепно. Мин И вообще умела носить одежду: надень на неё хоть самое скромное платье — и оно заиграет, задышит, словно шилось по заказу.
Тётушка аккуратно уложила ей волосы в высокую причёску, сама Мин И тем временем тонкой кистью накладывала макияж: тени ложились на веки дымчато-розовым шелком, тонкие дуги бровей — чёткие, изящные, как взмах крыла. Она вывела лёгкую линию по краю глаз, добавила штрих у висков. Промежуток между ночью и готовностью занял не меньше часа, но результат стоил каждого вздоха — белизна кожи сияла, губы цвели, как персиковый бутон, глаза мерцали хитрым огнём, а лицо… Лицо было таким, что любой, взглянув, точно споткнулся бы о её красоту.
Мин И, глядя на отражение, блаженно подперла щёки ладонями и, чуть наклонив голову, проворковала:
— Вот же везучее зеркало — каждый день любуется такой красавицей, как я.
Тётушка Сюнь только открыла рот, чтобы похвалить, но тут же поперхнулась — такая самоуверенность не укладывалась у неё в голове:
— Девушка, тебе бы хоть немного скромности…
— Но здесь же только вы и я, тётушка. Для кого мне притворяться скромной? — жеманно пропела Мин И, игриво подмигнув. — А что, я не права? С такой внешностью грех не любоваться. Если бы я была серой мышкой — думаете, господин повёл бы меня за собой?
В словах её была правда. Если бы не это лицо — с такой дерзкой болтливостью Цзи Боцзай, возможно, давно бы выставил её за дверь. А теперь… теперь терпел, и даже любовался.
— Внутренний двор мне давно чужой, — сказала Мин И, передавая тётушке Сюнь письмо. — Там у меня только одна настоящая подруга осталась — зовут её Чжантай. Девушка она слабая, а потому и полюбилась одному из начальников внутренней палаты. Я хочу навестить её, а повод уважительный, должны разрешить. Только, тётушка, пусть наши люди не идут по обычному пути. Дай немного серебра — и передай письмо через кого-то из евнухов. Так надёжнее.
Цзи Боцзай хотел остаться в тени, поэтому использование его влияния исключалось. А обычные визиты к родне вообще могли состояться только по инициативе внутреннего двора, никак не по воле извне. Старая тётушка полагала, что Мин И столкнётся с трудностями, даже подготовила для неё запасной путь, думая, что той придётся долго ломать голову.
Но не тут-то было. У девчонки уже всё было продумано.
Тётушка с сомнением покачала головой, приняла письмо и отправилась всё устроить, как она велела.
А уже к полудню пришёл ответ из внутреннего двора.
— Начальник внутренней палаты лично приказал: девушка может вернуться навестить родню. Отправление — сегодня ночью.
Мин И довольно кивнула, но уже в следующий миг с драматическим выражением на лице схватила тётушку Сюнь за руки:
— Пока я уеду, вы уж смотрите в оба за господином. Пусть никакая мелкая лисичка не закрутит ему голову!
Тётушка Сюнь сдержанно рассмеялась, покачивая головой:
— Хорошо-хорошо, непременно буду глаз да глаз…
Хоть она и имела определённые заслуги перед господином, но, в конце концов, оставалась лишь слугой — что она могла поделать, если он и вправду захочет другую? И всё же, глядя на то, как Мин И всерьёз тревожится, как капризничает с детским выражением лица, ей вдруг стало невероятно тепло. Такая — живая, настоящая, трепетная — как её не пожалеть?
С такой девчонкой рядом — господин, если не совсем без сердца, разве взглянет на кого-то другого?
Цзи Боцзай тем временем устроился в саду — облокотившись на колени служанки, лениво перебирал чёрно-белые камни у доски вэйцы. Только опустил очередную фишку — как вдруг чихнул.
— У тебя простуда ещё не прошла? — с насмешкой заметил Янь Сяо, сидевший, напротив.
Цзи Боцзай махнул рукой, взял у служанки поднесённый платок и пробормотал с удивлением:
— Да я и не простужался вовсе…
— А вот и зря, — вздохнул Янь Сяо, поддразнивая. — Лучше б ты действительно был с насморком, чем спутал видевшую кровь кудзу с беззаботной травой уюцао.
Видевшая кровь кудзу — ядовитое, пылающее растение, не ведающее пощады. Беззаботная трава — лёгкое, безвредное, мимолётное. Он намекал — иронично, но в самую точку.
Беззаботная трава уюцао — редкий яд, доступный только во дворце. А вот видевшая кровь кудзу — почти то же самое по виду, но куда доступнее: её можно найти в любой уличной аптеке.
Цзи Боцзай опустил взгляд, голос его прозвучал спокойно:
— Не разглядел. Моя вина.
— Хорошо хоть ты — это ты, — покачал головой Янь Сяо. — На месте кого-то другого уже давно был бы в списках подозреваемых у Чжао – сыпаня. С таким «промахом» его ничто не остановило бы.
Он говорил, как близкий друг, но в голосе слышалась тревога.
— А теперь, выходит, дело окончательно зашло в тупик. Следов нет, зацепок нет… Ты поосторожней. Наследник из рода Ян — горячая голова, обязательно полезет к тебе с претензиями.
— Пустое, — небрежно отозвался Цзи Боцзай. — Его юношеская энергия «юань» мне не интересна.
Юань — внутренняя энергия, что пробуждается в особых техниках. Но для Цзи Боцзая такие всполохи юношеской силы были не более чем ветер в камышах.
— Да, ты прав, — Янь Сяо усмехнулся, но в глазах у него промелькнула тень. — Из всех, кто когда-либо заслуживал твоего внимания, был разве что тот отпрыск из рода Мин — из Чаояна. Вот это был человек…
Он вздохнул:
— Жаль только, куда он теперь пропал — никто не знает.
