Юнь Шэн очнулся после сна. Открыв глаза, он ещё долго сидел на постели, не в силах понять, бодрствует ли он или всё ещё блуждает в мире снов. Всё вокруг казалось неясным, словно зыбким отражением в воде, иллюзией, затерянной между снами и воспоминаниями. Ему даже казалось, что здесь и есть сон, а подлинный он, настоящий Юнь Шэн, живёт где-то там, в прошлом.
Он хорошо помнил то лето, когда разгромленный, едва спасшийся от мятежников император Юэ прибыл в Великую Ци с мольбой о помощи. Государь Ци согласился предоставить армию, а в ответ Юэ пообещал после подавления бунта отдать десять приграничных городов.
Тогда же Юнь Шэн впервые в жизни потерял контроль над собой. На глазах у всего двора, перед самим императором, он со всей яростью избил поверженного правителя Юэ.
Он кричал:
— Почему ты спасся, а она нет?! Где она? Где моя принцесса Цинши?!
Где та, что была дороже жизни?! Он отдал её чужому государю, надеясь, что тот будет беречь её, как зеницу ока. А тот… позволил, чтобы её до смерти забили плетьми.
Как и ожидалось, после этого случая Юнь Шэна отправили в тюрьму. Через три дня сам император Великой Ци навестил его в темнице:
— Хочешь искупить вину — отправляйся в Юэ и подави мятеж.
Юнь Шэн поднял глаза:
— Ваше Величество, если после победы я найду её… Могу ли я вернуть принцессу домой?
Цинши наверняка очень хотела вернуться.
Император долго молчал, потом тяжело выдохнул:
— Если найдёшь… верни.
Юнь Шэн не колебался. Он облачился в доспехи и отправился в поход. На поле боя он был, как воплощение самой смерти. Ни один мятежник, попавшийся ему, не избежал кары. Он убивал день за днём, пока кровь и ненависть не разъели его изнутри. Он не мог спать, не мог дышать — всё сжигало, всё мучило его. Боль, которую невозможно было заглушить, превращалась в ярость. Эта боль была, как червь, вгрызающийся в самое сердце и уничтожающий в нём всё человеческое.
Столько лет прошло, а воспоминания всё так же раздирали его душу.
Из-за двери послышался лёгкий скрип. Юнь Шэн накинул одежду и вышел. У стола стояла Цинши. Она рассматривала разложенные на нём свитки. Завидев его, она поспешно опустилась в полупоклон:
— Генерал.
Юнь Шэн кивнул и внимательно посмотрел на неё:
— Почему ты не в красном?
Она опустила глаза:
— Платье… испачкалось.
Пальцы её слегка коснулись бумаги на столе:
— Генерал, а почему у всех этих портретов нет лиц?
Она видела: на всех рисунках — она, но в то же время — не она. Образ, словно чужой, будто в каждом портрете живёт другая душа. Без лица. Без имени.
Юнь Шэн подошёл ближе, молча свернул свитки и со вздохом ответил:
— Я уже не помню её лица.
Он произнёс это тихо, как будто признавался в преступлении.
Он думал, что никогда не забудет лицо Цинши. Казалось, что бы ни случилось, он сохранит её образ в сердце. Но годы тянулись бесконечно, гораздо дольше любой памяти. Он постепенно забыл, каким был её голос. Затуманился её облик. Время беспощаднее клинка, оно стёрло из его разума все её черты. Остались лишь обрывки, осколки, которые невозможно сложить воедино.
Забыл? Цинши молча смотрела на него. Её сердце было полно вопросов.
Кто та женщина на портретах?
Кем он её считает?
Как можно забыть лицо любимой?..
Но она знала своё место. Она не имела права спрашивать.
Вместо этого она улыбнулась:
— Генерал, вы сегодня спали дольше обычного. Я приготовила вам кашу.
Юнь Шэн кивнул. Она подняла чашу со стола и подала ему. Он взял её и вдруг замер. Его взгляд задержался на лице девушки. Она улыбалась. Легко. Прозрачно. За её плечами солнечный свет проникал в комнату, заливая всё мягким сиянием. Её лицо вдруг стало… очень знакомым.
Он на миг потерялся.
Поднёс чашу к губам. Запах был тонкий, нежный. Юнь Шэн улыбнулся, залпом выпил кашу, а затем поднял руку и лёгким движением погладил Цинши по голове.
