Он с раздражением потянул к себе бронзовое зеркальце, резко пододвинул его к ней и упрекнул:
— Посмотри сама! Это одно и то же лицо? Разве та, что только что заливалась смехом, и эта — равнодушная, будто ледяной колодец, — одна и та же ты?
Мин И на миг лишилась слов, затем отодвинула зеркало в сторону, словно оно мешало:
— Он — мой приёмный брат.
Брат, как же… Проклятый «брат»… Да это же вовсе не тот взгляд, каким смотрят на старшую сестру!
Цзи Боцзай шумно вдохнул, словно сдерживая гнев, и пристально всмотрелся в её глаза:
— Ты не можешь быть ласкова со всеми — и только ко мне оставаться холодной, будто я тебе чужой. Это… это несправедливо.
Позволить ему быть ближе? Мин И опустила взгляд.
Раньше — да, она могла. Тогда это было просто: если уж не спать, то хотя бы жить с интересом — разве не одна из прелестей бытия? Но теперь…
Теперь Цзи Боцзай стал слишком навязчив. Где бы она ни появилась — он рядом. Его взгляд постоянно искал её, будто боялся потерять. Наедине он стремился приблизиться, но каждый раз останавливался, сдерживал себя, и она ясно чувствовала, как под кожей на его руке напрягаются сухожилия.
Каждый день он слал ей дары — от сверкающих драгоценностей до простых угощений: тёплая рисовая каша, пирожки с чёрным кунжутом, лёгкий суп с бамбуком. Всё это — в её двор, в её руки.
С ней ещё никогда так не обращались. И в какой-то момент она растерялась — не знала, как реагировать. Хотя прекрасно понимала: подобные приёмы Цзи Боцзай использует часто, особенно с девушками. Но всё равно внутри что-то шевелилось: а вдруг на этот раз — по-настоящему? Вдруг он и правда остепенился… и ко мне — всерьёз?
Особенно теперь, когда он ревнует, так откровенно, с почти подростковой горячностью — с отчаянием и тоской в глазах. Он и впрямь сейчас напоминал юношу, впервые узнавшего, что такое любовь.
Мин И избегала его взгляда. Не потому, что не хотела смотреть. А потому, что боялась — если посмотрит, то может поверить. И тогда будет ещё глупее тех девушек, что попадались на его удочку: они, по крайней мере, не знали, что перед ними — ловушка. А она?.. Она знает. И всё равно шагнёт внутрь?
Вдруг Цзи Боцзай громко чихнул.
Мин И очнулась от мыслей — и только теперь заметила: в какой-то момент он снял плащ, остался в тонкой, почти невесомой одежде цвета «небесной дымки». Такая ткань — хороша весной, но не в промозглый зимний день.
Она, конечно, не собиралась о нём заботиться. Цзи Боцзай — не Сыту Лин. У него есть юань, и он вполне может сам защититься от холода.
Но сегодня… действительно зябко. Даже она, закутавшись в плотную шубу из лисьего меха, чувствовала, как мёрзнут пальцы.
Если он простудится, тренировки снова придётся отложить — дня на три, а то и на пять…
Поколебавшись, Мин И всё же поднялась, подошла к шкафу и достала ещё один плащ — тяжёлый, тёплый, с ворсом по краю. Молча протянула ему.
Но стоило ей протянуть руку с плащом — как он неожиданно перехватил её запястье. Одно лёгкое движение — и она потеряла равновесие, шагнула вперёд, почти упала ему на грудь.
Возле уха зашептало его тёплое дыхание. Цзи Боцзай тихо вздохнул, будто человек, что долго скитался по знойной пустыне — и вдруг напился живой воды. Гортань его вздрогнула, он прошептал:
— Ты всё же… заботишься обо мне, правда?
Мин И почувствовала, как что-то холодное и тяжёлое опустилось в груди. Попыталась отстраниться, но руки Цзи Боцзая были слишком крепки. Он не сжимал её до боли, но и не отпускал — будто не верил, что сможет удержать, если даст даже немного воли.
— Яд в твоём теле — с природой холода, — произнёс он негромко. — Зима — худшее для тебя время. Ты не должна мёрзнуть… Тогда почему, почему ты отталкиваешь меня?
— Господин… разве ты не знаешь? — её голос был сдержан, но губы дрожали, будто она сдерживала не только слова, но и чувства. — Разве ты не понимаешь, почему?
Он провёл рукой по её волосам — неторопливо, бережно, словно утешал, словно обет давал:
— Мин И, поверь мне… хоть раз в жизни. Я не предам тебя.
Она молчала. Только ресницы чуть дрогнули.
— И`эр… доверься мне.
…
Небо было усыпано звёздами — чистыми, сверкающими, будто рассыпанные по тёмному бархату жемчужины. Их свет лился в оконный проём, падая на шёлковое одеяло, где узор из вышитых цветов заиграл мягким мерцанием.
Мин И медленно открыла глаза.
Рядом — по-прежнему, без движения лежал Цзи Боцзай. Его рука обнимала её крепко, настойчиво, словно он боялся, что она исчезнет, стоит ослабить хватку. Будто и во сне продолжал держать её рядом — не доверяя даже ночи.
Он теперь совсем не тот, каким был в их первую ночь — сдержанный, холодный, человек, привыкший брать, не давая взамен. Нет. Сейчас он — не высокопоставленный господин, не циничный стратег, а просто мужчина… влюблённый. Ранимый. Живой.
Яд в её теле был выведен, — напомнила себе Мин И. Значит, она будет жить. Больше не год, не два — а, быть может, долгие годы.
А если так — может, стоит попробовать… пройти этот путь не в одиночестве?
Она медленно повернула голову. Тень ресниц легла на щёки, а во взгляде — отражение тусклого света звёзд, да ещё нечто новое. Тёплое, живое.
Глядя на спящее лицо Цзи Боцзая, Мин И впервые за долгое время позволила себе чуть-чуть… осветиться изнутри.
