В дождливую ночь Циюэ поехала в аэропорт встречать рейс. Цзямин остался на работе.
Самолёт из Пекина задержался. Циюэ долго стояла у выхода с чёрным зонтом в руке, пока сквозь плотную толпу пассажиров наконец не появилась Аньшэн.
Скромный багаж. Чёрное пальто. Волосы обрезаны: короткие и растрёпанные. Лицо стало ещё бледнее; оно осунулось. Только глаза оставались прежними. Чёрные и живые.
— Привет, Циюэ, — улыбнулась она тихо.
— Аньшэн! — Циюэ бросилась к ней и обняла. — Вернулась. Домой вернулась…
— Да, домой, — прошептала Аньшэн, прижавшись к её шее. Кожа у неё была ледяной.
Они стояли в пустом аэропорту, обнявшись.
Прошло ровно восемь лет с того дня, как семнадцатилетняя Аньшэн убежала из дома.
Теперь она жила в доме Циюэ. Мать ничего не знала о том, чей ребёнок носит Аньшэн, и по-прежнему относилась к ней ласково. Они с Цзямином решили хранить тайну.
Аньшэн прошла обследование. Из-за беременности и ради будущего ребёнка она бросила и алкоголь, и сигареты, к которым была привязана долгие годы. От этого её кожа стала почти прозрачной. Циюэ каждый день варила ей отвары из китайских трав. По дому витал горьковатый, пряный запах.
Аньшэн высаживала цветы и травы в ящиках на балконе. Иногда, сидя в лучах солнца, она подолгу оставалась в тишине.
Цзямин приносил ей тёплое молоко. Она принимала чашку и говорила:
— Спасибо.
Он молчал и лишь мягко проводил рукой по её коротким волосам.
Однажды Аньшэн призналась, что снова начала писать. Ручкой, по бумаге, слово за словом.
— Не знаю, издадут ли это, и не особо надеюсь, но мне важно оставить что-то после себя. Я ведь сама по себе — пустота.
— О чём ты пишешь? — спросила Циюэ.
— О скитаниях, любви и судьбе.
Через месяц она отправила стопку исписанных страниц в издательство.
Её тело постепенно округлялось. Мыться она могла только с помощью Циюэ. Она всё так же носила на шее старый треснувший нефритовый кулон. Нитка уже почти истлела.
Они когда-то вместе купались, ещё в подростковом возрасте. Тогда кожа у них была белой и чистой, без единого следа. Теперь тело Аньшэн изменилось. На спине и на груди были ожоги от сигарет. На запястьях — рубцы от порезов.
Циюэ ничего не спрашивала. Она лишь молча и бережно поливала из ковша чистую воду на её шрамы.
Услышав, как дыхание Циюэ стало прерывистым от волнения, Аньшэн усмехнулась:
— Страшно, да? А ведь я знала ещё до того, как всё началось, что этому телу суждено будет покрыться шрамами. Раньше я его ненавидела и хотела только калечить, изнурять, потому что не понимала. Почему мне нельзя быть Циюэ? Почему я только Аньшэн? У Циюэ есть многое, но она не может отдать это мне. А у меня — ничего. И никогда не будет. Только теперь я поняла. Я могу сбросить старую кожу. Как змея. Оставить позади прежнее, начать заново. Новая плоть. Новая душа. Всё старое пусть сгниёт. Я благодарна Цзямину. Он дал мне новую жизнь. Циюэ, мы обе его любили.
— Я люблю тебя, Циюэ.
