— Не говори мне про какую-то там «истинную любовь», — с усмешкой бросил он. — Тебе ведь ещё и шестнадцати нет, ты повстречала в жизни совсем немного людей. Больше всего на тебя влияют те, кто рядом. Девицы в Юаньшиюане все вздыхают по Ли Шаолину — вот и ты за ними увязалась. Но они, между прочим, и мной восхищаются — может, ты и на меня тоже взглянешь?
Чанлэ непроизвольно повернула голову и посмотрела на него.
У Хэ Цзянхэ были мечевидные брови и глаза, словно застывшие капли звёздного света. Его черты лица были резкими, словно высечены из нефрита, потому и во гневе он казался пугающе холодным.
Чанлэ поёжилась, невольно втянув шею.
Но лицо юноши постепенно смягчилось, он выдохнул, тяжело, как человек, в котором копилась усталость и досада:
— В этом мире хватает мужчин, что мнят свои мечты слишком дорого. Стоит им воспылать стремлением ко дворцу власти, как тут же решают, будто ты им не пара. Но ни один из них и не подумает — а сможет ли вообще дотянуться до того, чего жаждет?
Хэ Цзянхэ был всего лишь носителем первой, самой низшей ступени духовного пути. И даже если он знал, как обучать боевому искусству, этого лишь едва хватало, чтобы подступиться к порогу Юаньшиюань. Без помощи Чанлэ, ему бы и за десяток лет не удалось приблизиться к вратам чиновничьей службы.
Чанлэ скривилась:
— Не смей дурно отзываться о моём наставнике.
Висок Хэ Цзянхэ вздрогнул — тонкая синяя жила вздулась у самой линии лба. Он фыркнул, отведя взгляд в сторону, и долгое время молчал, сердясь про себя, прежде чем снова повернуться к ней:
— Он говорит, что мечтает о службе при дворе? Ну так ступай за ним, раз так хочется. Испросить для него какое-нибудь пустое должностное место — дело нехитрое. И чего тут рыдать?
— Я… — её глаза вновь налились влагой, покраснели от подступающих слёз.
— Не можешь его отпустить, так? Я всё понимаю, — Хэ Цзянхэ хлопнул в ладони. — Научу тебя одному хорошему способу.
— Какому?.. — выдохнула она, не поднимая глаз.
— Оставь меня рядом с собой, — сказал он серьёзно. — Тогда и времени тосковать по нему у тебя не останется.
Чанлэ в изумлении уставилась на него:
— Ты не шутишь?..
— Ни единого слова, сказанного сегодня, я не бросал на ветер, — спокойно ответил Хэ Цзянхэ. — До твоего шестнадцатилетия ещё полгода. Подумай, как следует. Хочешь ли ты, чтобы он вернулся, и вы друг на друга глядели с усталостью и неприязнью? Или выберешь меня — и я выведу тебя из этого мутного моря.
Сказав это, он с видимой лёгкостью поднялся, развернулся и широким шагом покинул двор, не оглядываясь.
Однако вся эта показная бравада Хэ Цзянхэ продлилась ровно до порога двора. Стоило ему выйти из поля её зрения, как он резко свернул в сторону, юркнул обратно и, прижавшись к стене, начал тайком заглядывать внутрь через щель в ограде.
Маленькая упрямая принцесса снова роняла слёзы, одна за другой, словно капли дождя, что стучат по покатой черепичной крыше.
— Ай… — Хэ Цзянхэ прикусил губу, нахмурился и поник головой. — Не перегнул ли я палку?.. Может, сказал лишнего…
Но если не сказать резко, не встряхнуть её, то разве она очнётся от этой слепой привязанности? Он и так уже еле держится под гнётом давления из семьи, а если и её сердце не на его стороне — тогда ему действительно суждено доживать век в одиночестве.
К счастью, принцесса долго не плакала. Спустя какое-то время она всхлипнула в последний раз, утерла лицо рукавом, глубоко вдохнула и медленно выпрямилась. Выражение её лица заметно прояснилось — как если бы она сняла с плеч невидимое, но тяжёлое бремя.
Прозрела?..
Хэ Цзянхэ прищурился, но тут же забеспокоился — сердце щемило, а мысли метались, как птицы в клетке. Какое же решение она примет?..
В последующие месяцы Чанлэ больше не носила Ли Шаолину угощения, не передавала ему новые одежды, не показывалась у ворот академии Юаньшиюань. Но при всём при этом — она всё ещё отказывала себе в еде, надеясь хоть так стать стройнее…
Сердце Хэ Цзянхэ словно подвесили в пустоте — оно дрожало и не находило себе места. Он ворчал и злился, но всё равно украдкой подкладывал ей еду, а по ночам ворочался с боку на бок, не в силах сомкнуть глаз.
В Министерстве ритуалов уже начались приготовления к свадьбе принцессы. А это значило, что она, скорее всего, намеревалась на своём дне рождения вымолить у императора брак по высочайшему указу.
Но вот вопрос: кого она назовёт в тот решающий миг — его, Хэ Цзянхэ, или всё-таки Ли Шаолина?
Слуги, заметив беспокойство, пытались его приободрить:
— Господин, не стоит так тревожиться. Вы — человек добрый, честный, и достоинства у вас выше крыши. Принцесса не может не выбрать вас.
Но кто знает… — Хэ Цзянхэ нахмурился, глядя на собственное отражение в бронзовом зеркале. И вдруг с поразительной ясностью понял, что творилось в душе у Чанлэ.
Когда слишком сильно любишь кого-то — начинаешь искать в себе изъяны, склоняешь голову, боишься, что окажешься недостаточно хорош. В каждом слове, в каждом взгляде ищешь подтверждение, что достоин быть рядом… и нередко теряешь самого себя.
Он-то ещё мог позволить себе эти сомнения — в нём была твёрдость, он знал, когда остановиться. Но она — нет. Её легко затянуть в этот бездонный лабиринт, где на каждом шагу — самообвинение, и выхода не видно.
Потому он и решил: в будущем искать и сомневаться будет только он. А её — он защитит. От всего.
Он поднял глаза к небу.
Да хранят тебя небеса, — взмолился он мысленно. — Пусть завтра, на пире в день её рождения, имя, что слетит с её губ… будет Хэ Цзянхэ.
