Мудань покачала головой, совсем не придавая значения:
— Гостей сегодня много — это естественно. Не стоит просить для нас чего-то особенного. Пусть просто выделят мне порцию с банкетного стола — и будет достаточно.
Шу`эр прекрасно знала — молодая госпожа в таких вещах никогда не станет жаловаться или требовать особого отношения. Не из гордости — из усталости. Потому и не стала вдаваться в подробности, а только кивнула с лёгкой, ничего не значащей улыбкой. Лишь когда оказалась позади Мудань, тихо, почти шёпотом, обратилась к Юйхэ, и в голосе её зазвучала горечь, сдерживаемая яростью:
— Ну и наглость… Это уж ни в какие ворота! Как быстро всё может перемениться… Стоило вам выйти из двора госпожи, как слух о том, что молодая госпожа вызвала недовольство и у госпожи, и у господина, разлетелся по кухне, как огонь по сухой траве. Мы там простояли добрую половину дня — все улыбаются, вежливо кланяются, но… ни одного блюда не дали! Будто мы не слуги дома, а проклятые.
Она прикусила губу, опуская голос ещё ниже:
— Я не осмелилась сказать госпоже. Боялась, что, если узнает — сердце её опять сожмётся… а она ведь только-только позволила себе немного вздохнуть.
Юйхэ кивнула с тяжёлым вздохом. Это ведь уже бывало: стоило Мудань поссориться с господином, как ей тут же доставалось по мелочи — молча, исподтишка. На кухне подносили остывшие блюда, забывали положить еду в её комнату, пропускали трапезу под предлогом «неразберихи». Так продолжалось, пока ветер не менялся — пока господин не приходил в более благодушное расположение духа.
И сейчас, похоже, всё вновь должно пройти через эту унизительную череду испытаний — пока не придёт лекарь, пока в доме снова не убедятся, что она ещё может быть им полезна.
Юйхэ на мгновение задумалась, потом хладнокровно произнесла:
— Возьми с собой Ланьчжи. Она ведь от госпожи. С тех пор как пришла — и пальцем не шевелила, будто здесь для украшения. Раз уж она в нашем дворе, пусть хоть раз будет от неё толк. Неужели с таким пустяком, как отстоять ужин, и с этим не справится?..
— Вот это мысль! — обрадовалась Шу`эр. — Сейчас же иду.
Она уже обернулась, чтобы поспешить прочь, как вдруг услышала спокойный голос — совсем рядом, в полумраке галереи стояла Мудань. Её лицо было мягким, но взгляд — пронзительным:
— Не стоит. Пойдёт Ланьчжи или кто другой — всё будет так же. Она ведь никогда не посмеет перечить господину. И ты тоже будь осторожна — не дай себя втянуть в чужую расправу.
Мудань медленно подошла ближе, ветер чуть тронул её рукава, и слова её звучали спокойно, почти равнодушно, но за этой тишиной пряталась выжженная усталость:
— Как раз хорошо, я в обед съела слишком жирное — есть всё равно не хочется. Что бы ни дали потом — возьми, не спорь, не шуми, просто принеси. Я не буду есть — вы съедите. Всё равно, что принесут, будет получше того, чем кормят вас.
Да, пусть всё копится: утром застала мужа в чужих объятиях, днём сгорела под гневом свекрови, вечером — презрение слуг, и даже ужина не заслужила. И после всего этого разве не логично, чтобы она разболелась? Разве не естественно, чтобы у неё случайно ослабло здоровье?
Шу`эр стиснула зубы, едва не задохнулась от возмущения. Вот потому их и топчут, что молодая госпожа такая мягкая! Вот потому с ней обращаются, как с тряпичной куклой — без стыда, без страха! Разве это не доводит до бешенства?..
Юйхэ негромко, но решительно подтолкнула её в спину:
— Ну, чего застыла? Ступай.
Шу`эр недовольно надула губы, поджала их, как ребёнок, и с явным нежеланием поплелась к выходу, недовольство бурлило у неё под кожей, как кипящее тесто.
Мудань, глядя ей вслед, тихо усмехнулась:
— У этой девчонки характер — как порох на углях, вспыхивает с полуслова. А вот Куань`эр слишком уж тихая, медлительная… Эх, если бы можно было взять по половине от каждого и сложить воедино — был бы просто идеальный слуга.
Юйхэ тоже невольно улыбнулась, но улыбка тут же сменилась задумчивостью:
— Моя матушка часто говорила, что Шу`эр как раз в неё характером пошла… а вот я — неведомо в кого. Будто ни к роду, ни к племени. Совсем на неё не похожа.
Когда небо окончательно затянулось чернотой, и над двором зажглись бледные фонари, Куань`эр и Шу`эр наконец вернулись. Однако в руках у них оказались всего лишь несколько тарелок с холодными остатками от обеда. Масло на лепёшках застыло мутными белыми комками, пахло уже не аппетитом, а унижением. Лишь одно блюдо — подогретые пирожки с вишнёвой начинкой, оказалось горячим.
Мудань машинально взяла одну, надкусила, медленно разжевала — и отложила. Остальное отдала девушкам:
— Ешьте сами. Мне больше не хочется.
Но этим вечером отказали не только в еде. Даже горячую воду для ванны принесли с опозданием, будто нарочно. Мудань терпеливо ждала, пока ночь уже начала клониться ко сну. Наконец — дождалась. Распустила волосы, переоделась, шагнула в сторону деревянной купели — и едва погрузила одну ногу в тёплую воду, как снаружи раздался глухой, злой стук в дверь. Кто-то с силой бил кулаком по дереву, будто хотел снести створку.
— Открывайте! — раздался резкий голос. — Господин пожаловал!
В этот час — и с таким стуком? Хорошего ждать не приходится!
Юйхэ вздрогнула, лицо её стало белым как бумага. Она метнулась взглядом к Мудань — и увидела, что та тоже побледнела, будто кровь отхлынула к самому сердцу. Не говоря ни слова, Мудань поспешно выдернула ногу из воды, в два счёта натянула на себя красную шелковую куртку из тонкого ло — и застегнула, не глядя.
Тётушка Линь почувствовала, как сердце у неё забилось быстрее, тревожно гулко. Неужели Лю Чан пришёл мстить за пощёчину, полученную от Ли Сина? Но, вспомнив утреннюю холодность госпожи Ци, в ней вдруг проснулся дух сопротивления. Поджав губы, она решительно повернулась к Мудань и велела:
— Ложитесь. Я сама с ним поговорю.
В голове у неё уже сложился план: если Лю Чан пришел с миром — ладно, пустим, уйдёт без шума. Но если вздумает бузить, хамить, ей всё равно, что старая, — пусть и умрёт сегодня, но выкинет его с позором, чтобы весь дом загудел!
Но не успела она закончить фразу, как снаружи раздался нарочито вкрадчивый голос тётушки Ли:
— Молодая госпожа, вы спите? А господин уже пришёл.
Оказалось, они и не думали спрашивать разрешения — Ланьчжи уже открыла ворота и пригласила господина внутрь, будто всё происходящее — в порядке вещей.
Тётушка Линь метнула быстрый взгляд на Мудань — та бледная, как лунный свет, дрожащими руками нащупывала пояс халата, в отчаянии стараясь отойти в глубь спальни, будто хотела исчезнуть, стать тенью. Делать было нечего. Стиснув зубы, тётушка Линь пошла встречать нежданного визитёра.
На пороге стоял Лю Чан. Весь пропахший вином, он едва держался на ногах, перекосившись, наполовину опираясь на Ланьчжи. Глаза — черные, опухшие, в синяках, будто петушиные — налились яростью и злобой. Но голос его звучал надменно, с тем беспардонным вызовом, который бывает лишь у тех, кто считает себя неуязвимым:
— А ну где ваша молодая госпожа?! С ума сошла, что ли?! Взяла и велела тому псу меня ударить?!
