Юркая младшая, служанка скрылась за дверью, и вскоре изнутри плавно вышла старшая девица — хорошенькая, как фарфоровая куколка, лет шестнадцати, одетая с изысканной простотой. На ней был короткий жакет из слоновой кости с шёлковым блеском, поверх — половинный рукав цвета весенней зелени с узором веток и бутонов, а ниже — длинная юбка в шесть клиньев небесно-голубого цвета, подвязанная изящным кушаком. Волосы аккуратно собраны в причёску шуа́нчуйтяо — двойные височные хвостики, которые особенно шли к её округлому, жизнерадостному лицу. Девушка с весёлым светом в глазах сделала поклон и приветливо проговорила:
— Господин, услышав о прибытии почётных гостей, поспешил зачесаться и умыться. Просит пройти в чайный павильон и немного подождать.
Ли Маньшэн усмехнулась, прищурившись:
— Бишуй, чай готовишь ты?
Та со скромной улыбкой кивнула:
— Именно так, госпожа. Чай — дело моё.
Чайный павильон, где предлагалось подождать, располагался немного в стороне от жилых покоев. Строение небольшое, но исполненное вкуса: резные створки из лакированного дерева, окна с тонкой решёткой, через которые струился утренний свет. За домиком росли густые заросли тонких бамбуков, их мягкое шелестение навевало покой, а перед входом — стояла слива с алыми плодами, уже наливающимися соком, будто капли рубина среди листвы. Вся обстановка дышала спокойной утончённостью.
Если у дома Лю царила показная роскошь, то здесь — тишина, со вкусом и воздухом настоящей учености.
Хэ Далан огляделся, вдыхая аромат чайного дерева и свежей листвы, и, усмехнувшись, пробормотал:
— Посмотрите-ка на Синчжи… Его двор — словно вырезан из хорошей поэзии. Я, признаться, рядом с этим чувствую себя совсем неуклюже.
Гости шагнули внутрь, осторожно ступая по резным дощечкам-подиумам с узором «жезла желаний», и тут же замерли, поражённые — пол был не из привычного серого камня или обожжённого кирпича, как водилось в столичных домах, а из светлого, тщательно отполированного и покрытого лаком павловниевого дерева. Он словно дышал мягким светом, наполняя помещение особым теплом.
В самом центре, раскинувшись на большую часть комнаты, лежал толстый ковёр из шёлка льда — нежного и прохладного даже летом, сотканный в нежно-зелёном оттенке нефрита, как свежие весенние побеги. На нём стоял длинный чайный столик, а поверх — изысканный сервиз из южного фарфора Юэчжоу: чашечки с отблеском нефрита, тонкие, как лепестки, с благородным блеском, будто высеченные из жадеита.
С правой стороны стоял ещё один — квадратный — стол, и на нём были разложены полный серебряный набор для чайной церемонии: мельчайший чайный жернов, сито, соляная платформа, тонкие серебряные ложечки — всё на своих местах, выложено с такой педантичной точностью, что даже Хэ Чжичжун, видавший многое, не удержался от восхищения.
Рядом, чуть ниже по уровню пола, размещалась глиняная печка цвета спелого граната, и мальчик-служка с серьёзным лицом как раз подкладывал в неё сухие угли, готовя огонь для варки чая.
— Не зря Далан дивится, — тихо проговорил Хэ Чжичжун, обводя взглядом изысканное убранство. — Синчжи и впрямь — человек тонкого вкуса, настоящий ценитель уединённых радостей.
Ли Маньшэн, весело хлопнув в ладоши, позвала:
— Ну, Бишуй, доставай свои лучшие запасы — и чай, и воду, и мастерство! Только смотри — ничего не утаивать, не позорь доброе имя хозяйки!
Бишуй улыбнулась уголками губ, гибким движением потянулась к свисающей с балки шёлковой ленте, и сняла с неё изящную чайную корзинку, плетёную из состаренного серебра с узорами в виде скрученных лоз. Её голос прозвучал весело, но с оттенком уважения:
— Воду взяли из родника Хуэйшань, что в Чанчжоу. Лёгкая, сладковатая — настоящая вода для поэтов. А чай у нас есть на выбор: Мэндин Шихуа из Цзяннани, Цзысунь из Гучжу в Хучжоу, и ещё — Сяо туань из восточного Сычуани[1]. Позвольте узнать, дядюшка, к какому склонитесь вы?
Хэ Чжичжун, разумеется, знал толк в чае. И хотя и у семьи Хэ были свои редкие сорта, и даже имелся свой проверенный источник воды, — вода, привезённая из Чанчжоу, была, без сомнения, шагом далеко за рамки обыденного.
Он не стал придираться:
— Хороший чай с хорошей водой — да как хозяева подадут, так и будет лучше всего, — с лёгким смешком отозвался он.
Бишуй немного замялась, бросила вопросительный взгляд на Ли Маньшэн. Та, как всегда, решила быстро и с задором:
— Завари Мэндин Шихуа, не ломай голову. Что в Ючжоу, что в столице — разве найдёшь там подобный выбор? Свояк, вы ж не станете корить меня за такую слабость к удовольствиям?
Хэ Чжичжун рассмеялся с искренним удовольствием:
— Да с чего бы это?
Но, чуть склонившись ближе, прошептал с лукавой усмешкой:
— Я слыхал, Синчжи недавно завёл у себя искусную чаши (служанка, подающая чай). Это, случайно, не она ли?
Ли Маньшэн сдержанно кивнула, уголки губ чуть дрогнули:
— Она самая.
Мудань, услышав это, вся обратилась в слух, не сводя взгляда с Бишуй. Та с лёгкостью, как птица в полёте, принялась за дело — и каждая её движением дышала утончённой уверенностью, грацией, будто чаепитие было не службой, а таинством, в котором раскрываются вкусы, судьбы и даже чувства.
Бишуй взяла небольшой прессованный чайный брикет, нарезанный в виде аккуратных квадратиков, и, подержав над жаром, подсушила его до хрупкости. Затем вложила в серебряный жернов, и, сдерживая дыхание, начала медленно и тщательно молоть чай в мелкий порошок, похожий на зелёный снег. Порошок переложила в изящную чашечку, после чего осторожно налила воду в глиняный котёл для чая, не сводя глаз с зеркальной глади.
Прошло лишь мгновение, и по поверхности воды прошел первый знак кипения — пузыри, будто рыбьи глазки, начали подниматься со дна. В этот миг Бишуй ловко подняла крышку с солевой подставки, черпнула ровно одну ложечку соли серебряной ложкой и всыпала в котёл.
Мудань, сидящая неподалёку, сдержанно вздохнула.
Зачем, ну зачем всегда класть эту соль?
Вкус такой странный… я никак не могу к нему привыкнуть.
Но отводя взгляд от прекрасных, грациозных рук Бишуй, понять её было невозможно. Потому что вся сцена выглядела не как приготовление напитка — а как священнодействие.
Вскоре вода достигла второй стадии кипения — по стенкам котла побежали мельчайшие пузырьки, словно в ключевом источнике, один за другим, будто ожерелье из нефрита. Бишуй тут же черпнула половник воды в маленькую чашу — чтобы потом «усмирить пламя», — а затем, сжав бамбуковыми щипцами чайную смесь, аккуратно опустила её в центр водоворота. Порошок растворился, обволакивая поток мягкой зеленью.
Когда чай закипел в полный рост, пена поднялась, пузыри заплясали, и аромат взвился, как весенний туман. Тогда Бишуй влила заранее отлитую воду, останавливая бурление, и быстрыми, уверенными движениями взяла чайный венчик — ча сян, чтобы взбить настой до легчайшей пены. Чай стал сияюще-белым, как вспененное молоко, и на его поверхности всплыли тонкие цветочные узоры — так называемые чайные цветы, или тань хуа.
[1] Все три упомянутых сорта чая происходят из знаменитых чайных регионов Китая и почитались с древности, особенно в эпоху Тан:
Мэндин Шихуа (蒙顶石花) — «Каменные цветы с горы Мэндин». Зелёный чай с мягким, чистым вкусом, родом из Цзяннани, выращивается на горе Мэндин в Сычуани. Согласно преданию, подавался ещё императорам династии Хань.
Цзысунь (紫笋) — «Пурпурные побеги». Редкий чай из Гучжу (Хучжоу, Чжэцзян), славящийся фиолетовым оттенком молодых почек и тонким ароматом. Был особо любим при дворе императора Дэцзуна.
Сяо туань (小团) — «Маленькие лепёшки». Прессованный чай из восточного Сычуаня, имевший удобную форму для хранения и перевозки. Обладал насыщенным, густым вкусом, часто подавался при официальных церемониях.
