Мудань густо покраснела. Она и вправду позабыла, зачем они пришли, позволив себе увлечься чужим весельем. Смущённо потупив взгляд, она поспешно поднялась и вместе с госпожой Цэнь пошла за послушником, оставив госпожу Сюэ с остальными смотреть спектакль — о них пока упоминать не стоит.
По мере того как они углублялись в храм, шум и веселье постепенно стихали. Задняя часть храма Фашоу, в сравнении с праздничной сутолокой переднего двора, казалась почти безмолвной.
Проходя мимо рядов вековых кипарисов, возвышавшихся подобно стражам, Мудань вдруг заметила, что неподалёку от них столпилась плотная толпа мужчин. Они стояли у входа в какой-то небольшой дворик, не давая никому пройти.
На мужчинах были синие шапки из лёгкой вуали и такого же цвета распашные халаты с разрезами на бёдрах, заправленные в высокие сапоги. Все как один — рослые, крепкие, с суровыми лицами и настороженным взглядом. Одежда на них хоть и была незаметной, почти будничной, но к поясу у каждого крепилось оружие — парадные ножны с узором дракона и феникса из золочёной бронзы, а рукояти сабель были аккуратно обмотаны золотистой нитью.
Это были явно необычные служащие — такие клинки носили только приближённые охранники, и то не простого человека.
Ещё во время прошлого праздника Дуаньу Мудань заметила такой же меч у одного из друзей Цзян Чанъяна. Позже, расспросив Ли Сина, она узнала, что это оружие принадлежит исключительно столичной гвардии — цзиньцзюню, и простолюдинам подобные клинки строго-настрого запрещены.
Значит, в том дворе, за спинами молчаливой стражи, скрывается кто-то непростой — высокопоставленный, не из тех, чьё имя можно легко услышать на людях. Понимая, что соваться туда не стоит, Мудань отвела взгляд, опустила глаза и молча пошла за послушником дальше, следуя по уходящей вглубь дорожке.
И вскоре перед ней открылась совсем иная картина.
Небольшая хижина, крытая травой. Несколько лёгких, почти прозрачных занавесей из зелёной камышовой рогожи мягко колыхались на ветру. По обе стороны — стройные заросли бамбука, чуть поодаль — белоснежные, изящные камни из Куньшаня, словно нарочно расставленные руками художника. Ничего лишнего — и всё же каждый элемент, будто нанизанный на одну тонкую нить, создавал особую, неуловимо чистую атмосферу покоя и сосредоточения.
Так выглядело жилище монаха Фуюаня.
Уже с первого взгляда Мудань поняла — она нашла именно того, кого искала.
Мудань и представить себе не могла, что монах Фуюань окажется таким молодым. Ранее она была уверена: если не старец с седой бородой, то уж как минимум монах с десятилетним стажем, повидавший жизнь и мир. Но перед ней стоял человек — не старше двадцати с небольшим лет.
Он был худощав, с тонкими, удлинёнными чертами лица. Его брови мягкой дугой опускались к вискам, взгляд казался одновременно проницательным и полным сострадания ко всему сущему. В нём не было и тени надменности, которую приписывал ему Хэ Чжичжун. Напротив, приём, оказанный госпоже Цэнь и Мудань, был исполнен вежливости и простоты.
Когда он услышал, что у Мудань уже есть предварительный эскиз, да ещё и нарисованный ею самой, в глазах монаха вспыхнул живой интерес. Он с мягкой улыбкой попросил девушку показать рисунок.
Мудань прекрасно знала, что её работа вряд ли может претендовать на звание настоящего произведения — рисовала она скорее от сердца, чем по правилам школы. Покраснев, она аккуратно обеими руками подала свиток и, опустив взгляд, тихо произнесла:
— Ученическая работа… Раньше ничем подобным не занималась. Просто вдохновение вдруг пришло — вот и нарисовала. Уж простите, если покажется грубо и неумело, мастер.
Фуюань слегка улыбнулся. Его длинные, изящные пальцы легко, с почти неземной ловкостью, развернули свиток. Взгляд скользнул по бумаге — и брови монаха едва заметно приподнялись.
Мудань тут же внутренне сжалась, испугавшись, что он вот сейчас скрутит её рисунок и молча вернёт обратно. Чтобы как-то сгладить неловкость, она поспешно принялась объяснять, что именно изображено и как это следует понимать.
Но Фуюань оказался удивительно проницательным — стоило ей сказать всего несколько слов, как он, казалось, сам догадался обо всём остальном. Его взгляд снова опустился на свиток, теперь уже внимательный и вдумчивый.
На лице монаха не промелькнуло ни тени насмешки, ни пренебрежения. Напротив, он с серьёзностью, присущей людям, умеющим слушать не только ушами, но и сердцем, начал расспрашивать Мудань о её замысле — что она хотела передать, чего желает добиться.
Он выслушал её до конца, потом аккуратно свернул свиток, не торопясь, как будто с почтением, и, подняв голову, спокойно произнёс:
— Прежде чем что-либо решать, бедному монаху нужно самому побывать на этом месте. Только увидев всё своими глазами, я смогу понять, как поступить.
Для госпожи Цэнь и Мудань это было настоящей удачей — они не могли желать большего. С поспешной благодарностью обе поднялись, поклонились Фуюаню и тут же договорились: завтра за ним пришлют повозку, чтобы отвезти в Сад Пионов.
Будучи женщинами, они не сочли приличным долго оставаться в монастырском жилище, поэтому, едва уладив дело, сразу попрощались.
Фуюань вновь велел молодому послушнику проводить их обратно.
Двигаясь знакомой дорожкой, они вновь приблизились к тому самому дворику, где ещё недавно дежурили вооружённые воины. В этот момент, словно по команде, охранники пришли в движение — выпрямились, разошлись, зашевелились.
Из ворот высыпала целая процессия — кто-то перекликался, кто-то шёл во главе, остальные следовали за ним. Всё произошло слишком быстро, чтобы разглядеть лица или детали, но в этой суете Мудань успела заметить лишь одного человека.
Высокий, стройный силуэт выделялся из толпы. Его серебристая, ослепительно светлая одежда с круглым воротом сверкала под утренним солнцем, словно омытая чистым светом.
В этом человеке угадывалось нечто особенное, но для Мудань всё слилось в один неясный, яркий образ — и только имя Фасянь[1] — как эхо давних монастырских сказаний — внезапно всплыло у неё в памяти, придавая облику этого человека неуловимую, возвышенную черту.
[1] Фасянь (法显) — это реальное историческое имя, довольно известное в Китае. Фасянь — знаменитый буддийский монах эпохи Восточной Цзинь (IV–V вв.), совершивший большое паломничество в Индию, чтобы найти и привезти священные сутры. Его имя часто ассоциируется с мудростью, духовным поиском, внутренней собранностью и глубокой духовной чистотой.
