Сяо с досадой воскликнул:
— Я ведь пытался выкрутиться! Сказал им: поздно пришли, я уже всё подписал, изменить ничего нельзя. Хотите разбираться — идите в поместье Хэ, к их семье. А они в ответ обозлились, заявили, будто я нарочно перехожу им дорогу, пригрозили, что больше не позволят мне быть старостой. Один из них как двинет меня по лицу — до сих пор зубы ноют…
Мудань пристально посмотрела на него — и правда, одна сторона его лица покраснела и слегка распухла. Она искренне почувствовала вину и быстро заговорила:
— Простите меня… Правда, мне очень жаль, что всё так вышло. Но теперь остаётся только одно — если потребуется, скажите, что всё затеяла я, а расходы на лечение я возьму на себя, считайте это извинением…
Чжоу Баньнянь спокойно вмешалась:
— И правильно, пусть всё на вас и пойдёт.
Увидев взгляд Мудань, она пояснила без малейшей тени смущения:
— Ведь вам и нужно было, чтобы мы подтвердили ваше право на реку. А мне важно было не делать подлости и не попадать между двух огней — чтобы ни совесть не мучила, ни в беду не попасть. Мы все получили, что хотели. Просто этот старый дурак слишком трусливый и алчный: ума не приложит, как вести себя, а всё туда же — быть старостой. Вот и заслужил, что попал в такую переделку.
Мудань в душе невольно признала, что всё именно так и есть. В тот момент она умышленно не стала раскрывать всей правды, уговаривая старосту Сяо помочь ей с этим щекотливым делом. А со стороны Чжоу Баньнянь было очевидно: как только подпись поставлена — всё, ответственность переложена на неё, дальше разбирайся с людьми из поместья вана сама, а они в эти разборки больше не вмешаются.
Никто здесь не был наивным простаком, каждый заботился прежде всего о собственной шкуре. Кто-то — ради выгоды, кто-то — чтобы выжить, и в этой круговерти не было абсолютно ни виноватых, ни правых. Но всё же, что ни говори, Сяо получил пощёчину именно из-за неё, а Чжоу Баньнянь хотя бы не скрывала своих намерений.
— Всё это, в конечном счёте, по моей вине, — с искренней грустью произнесла Мудань. — Прошу простить меня за доставленные хлопоты. Подскажите, есть ли поблизости лекарь? Я сейчас же распоряжусь, чтобы его пригласили осмотреть старосту и оказать помощь.
Староста Сяо с досадой проворчал, едва сдерживая раздражение:
— Не надо мне ни лекарей, ни ваших извинений. Получил пощёчину — так и быть, приму это как свою судьбу. Но впредь больше не хочу иметь с вашей семьёй никаких дел. Мне прямо сказали: «Передай ей, пусть готовится — я пришёл только затем, чтобы забрать её домой». Так что заплатите ей за сегодняшний труд, и ждите, когда люди из дома вана Нина придут искать с вами разбирательств. Ждите, когда на вашу голову посыпаются беды.
В этот момент тётушка Фэн вошла с подносом, на котором стояла чаша с чаем. Услышав последние слова Сяо, она нахмурилась — что за человек, будто у него во рту не слова, а грязь! Как можно так разговаривать? Она со злостью поставила чашу на стол, уже собираясь отчитать его, но Мудань поспешно взяла её за руку и увела в сторону.
С мягкой улыбкой Мудань сказала:
— Спасибо вам, дядя Сяо, что пришли предупредить. Вы — добрые люди, и я обязательно буду осторожна. Раз так, больше вас не задерживаю. Тётушка, пожалуйста, рассчитайтесь с тётушкой Чжоу за её работу.
Тётушка Фэн, опытная и деловая, не стала уточнять у Чжоу Баньнянь, сколько ей полагается за работу. Она просто пошла к Уляну и взяла у него целую связку медных монет, а затем передала их Чжоу Баньнянь.
Чжоу Баньнянь с улыбкой пересчитала сто монет, а остальное вернула назад, весело сказав Мудань:
— Пусть лишнее будет платой за травы, которые я ему дам приложить к губе. А вам, маленькая госпожа, — берегите себя.
Сказав это, она даже не стала ждать, чтобы её провожали — взяла старосту Сяо за рукав и потянула его за собой.
Тётушка Фэн нахмурившись, посмотрела им вслед и вполголоса сказала:
— Молодая госпожа, кто же этот человек, что осмелился так себя вести? Какое безумие — устраивать такую дерзкую выходку в разгар беды в доме вана Нина! Разве он не боится, что этим навлечёт беду не только на себя, но и на сам дом вана? Ведь прекрасно знает, что мы — родственники Ли, а всё равно позволяет себе такую наглость.
Мудань размышляла про себя: до тех пор, пока правда не прояснится, всё, что она может сделать — это быть предельно осторожной и защитить себя и свою семью от возможной беды. Остальное пусть остаётся заботой Ли Юаня. Она тихо сказала:
— Я поговорю с Пятым братом и остальными, велю всем в эти дни быть начеку. Пусть никто не даст себя втянуть в чьи-то козни.
Тётушка Фэн согласно кивнула. Мудань заметила, что вечер уже близится, и как раз в это время Юйхэ повела Атао к ней. Мудань дала Атао распоряжение:
— Пусть кто-нибудь сходит в сад и сорвёт самые свежие, спелые персики и сливы. Разделите всё на четыре части: одну отдайте мастеру Фуюаню, пусть возьмёт с собой, одну пошлите домой, ещё одну — в дом Ли, а последнюю — отправьте госпоже Бай из поместья хоу Цзю.
Повернувшись к Юйхэ, она добавила:
— Скажи на кухне, чтобы поскорее приготовили постную трапезу. Пусть мастер Фуюань поест, чтобы мог вовремя вернуться в город.
После этого Мудань вошла внутрь, пригласила монаха Фуюаня к столу, а затем отвела Уляна в сторону, пересказав ему слова, что передавал староста Сяо Хуэй. Тихо спросила:
— Пятый брат, не оставайся здесь сегодня. Лучше возвращайся вместе с третьей и шестой невестками, хорошо?
Пятый брат нахмурился, упрямо проговорил:
— Раз уж кто-то намерен устроить нам неприятности, тем больше причин оставить здесь кого-нибудь на стороже. Если мы все разом уйдём, что будет, если кто-то решит воспользоваться этим и натворить бед? Нет, я не уеду.
Мудань спокойно ответила:
— Пятая невестка уже давно не видела тебя. Здесь я останусь, и этого достаточно.
Улян едва заметно улыбнулся:
— Ты ведь всё-таки женщина, а мне куда чаще доводилось сталкиваться с такими грязными проделками. Если ты не доверяешь, что я останусь, то как же я могу спокойно оставить тебя здесь одну? Пусть так — если ты хочешь остаться, тогда останемся вдвоём, брат и сестра.
Мудань ненадолго задумалась, подняла глаза и с лёгкой, кроткой улыбкой сказала:
— Хорошо.
