Он обернулся, глядя прямо в глаза:
— Но успех — это не только труд. Его не высекают из воздуха. Удача, шанс, нужный момент — это редкое, хрупкое. И даётся он не каждому. Если есть путь пройти пять шагов — зачем тебе тащиться десятью? А если жизнь подкинет лестницу — ты разве обязан лезть по верёвке?
Но Ли Син не сдержался.
— Тогда скажите, отец, — резко, остро, словно лезвием, — вы, когда женились на матери, разве тоже так рассуждали? Или просто не смогли добиться брака с дочерью какого-нибудь вана и взяли то, что осталось?
— А теперь скажите: она — моя мать — за все эти годы, разве была вам обузой? Разве вы не обязаны ей тем, кем стали?
Слова повисли в воздухе, звонкие и смелые. Он не отступал, хотя глаза вспыхнули. Голос дрожал — от эмоций, не от страха.
Ли Юань резко поднял ладонь — не для удара, но как знак: довольно.
— Хватит.
Он выпрямился, лицо его потемнело, голос стал стальным:
— То время — было иное. Тогда я сам был ничем. Тогда я мог себе позволить выбирать по сердцу, а не по расчёту. И поверь — дорого за это заплатил. То, через что я прошёл, я не пожелаю и тебе.
Он сделал шаг ближе, и уже не как чиновник, не как отец — как человек, несущий груз прожитой жизни:
— Я не отрицаю — Дань`эр хороша. Воспитана, умна, не дурна собой. Но задай себе вопрос честно… есть ли ты в её сердце?
Тишина.
— Не ты ли для неё — просто мимолётный каприз, как цветение весенней ветви? Приятно, красиво — и обречено увянуть?
Ли Син молчал. Слишком много боли было в этом вопросе. Слишком близко к правде.
В груди Ли Сина вскипела горечь.
Если бы не вечные препоны со стороны семьи… Если бы не госпожа Цуй с её бесконечными “походами” и недомолвками… Если бы не эти искусственные преграды, возведённые вокруг него и Мудань, — разве дошло бы всё до такого?
Он сжал кулаки, но не сказал ни слова.
Ли Юань, тем временем, говорил дальше, даже не глядя на него — не из холодности, а из желания довести до конца то, что считал своим долгом. Он был уверен, что сын должен услышать это — сейчас, пока ещё не поздно:
— Если бы она и впрямь хранила тебя в сердце, то не стала бы помехой. Не сделала бы из себя стену, о которую ты спотыкаешься. А если уж она так хочет быть рядом, если ей и вправду небезразлично твоё будущее, разве не логично было бы… немного уступить?
Он усмехнулся. Не с насмешкой, но с какой-то печальной снисходительностью опытного человека, который уже видел, как рушатся юношеские мечты:
— Хотите быть вместе? Я и не против… Не настолько, чтобы пойти насмерть. Только пусть она сделает шаг назад. Хотя бы один.
Ли Син вдруг почувствовал, как в лицо ему бросило жаром. Щёки вспыхнули, будто его вывели перед толпой и заставили смотреть в зеркало, в котором отражалось нечто неприглядное.
Отец не сказал этого прямо, но смысл был предельно ясен: пусть станет наложницей. Второй. Стороной. Тенью за спиной настоящей жены.
Только один шаг назад…
Он не знал, что ощущает в этот момент. Боль? — да. Гнев? — безусловно. Но всё это накрывала волна бессильной досады, словно всё, к чему он стремился, рухнуло в одно слово — уступить.
В груди стыла обида: не на отца — на саму реальность.
А ещё — щемящее, пронзительное чувство вины: неужели, чтобы быть рядом с ним, Мудань должна унизиться?
Ли Син стоял молча, а в его сердце звучал вопрос, на который он не знал ответа: если она действительно отступит… смогу ли я это принять?
Ли Юань сразу заметил, как изменилось лицо сына — и не упустил момента. Улыбнулся чуть криво, вкрадчиво, почти с сочувствием:
— Но скажи сам… она согласится? Семья Хэ — согласится?
Он даже не стал скрывать иронии. Хмыкнул:
— В их доме Мудань — словно в ладони у всех. Любимая, оберегаемая, словно фарфоровый цветок. Думаешь, её отдадут в наложницы? Согласятся, чтобы она ежедневно склонялась перед чужой женой, терпела насмешки, принижала себя?
Он вскинул бровь.
— Она ведь была официальной супругой крупного сановника. Прямой женой, не младшей, не наложницей. Пусть тот союз и не сложился, она не из тех, кто станет унижаться. Даже если любит тебя.
Даже если… — в этом была главная боль.
Ли Син стиснул зубы. Всё это он знал сам, знал слишком хорошо. Именно поэтому сердце жгло невыносимо. Вырванное из мечты — обратно в холодную реальность.
Он резко вскинул голову, лицо вспыхнуло — от гнева, обиды, унижения.
— Отец, — резко сказал он, голос сорвался, — если вы хотите сказать что-то — говорите прямо! Зачем водить кругами, смеяться за спиной?
Ли Юань, услышав этот тон, тоже ужесточился. Глаза сузились, в голосе зазвенел лёд:
— Раз хочешь — услышишь прямо. Слушай: на пиру будет Клан У из Цинхэ. Ты хоть представляешь, что это значит? Это род, с которым другим приходилось бы десятилетиями выстраивать связи, если повезёт. А тебе дают шанс — вот так, с открытыми руками.
Он сделал шаг вперёд, нависнув словно глыба:
— Это — не шутка, Ли Син. Это — не “посмотрим”. Это возможность, ради которой другие целую жизнь готовы прогнуться. А ты стоишь и морщишь лоб, потому что твоя “душа страдает”?!
Ли Син судорожно вдохнул, стараясь не сорваться.
— Я… и не знал, что с кланом У у нас вообще есть отношения.
Голос его был холоден, сдержан, но в нём чувствовалось: едва он ещё одно слово услышит — сорвётся.
Ли Юань смотрел на сына пристально, словно хотел прожечь в нём последние остатки сопротивления. Его голос звучал остро, твёрдо, каждое слово — как удар:
— Да, прежде у нас и не было связей с кланом У. Но теперь будут. И если ты не понимаешь, насколько это важно, то значит, по-прежнему смотришь на мир сквозь занавесь своих юношеских иллюзий.
Он выдержал паузу, и холодно добавил:
— Эту партию ещё упоминала покойная супруга вана Нин из дома Цинь. Или ты забыл, чьим голосом иногда открываются двери в этом мире?
Ли Син почувствовал, как в голове будто взорвался глухой удар. Госпожа Цинь…
Вот откуда это всё…
Он тихо, почти со смехом, выдохнул, но в этом смехе звучал яд:
— Да что вы, отец. Должно быть, это сторонняя дочь, из побочной ветви? Такие “выгодные браки” как раз и ищут, куда бы примоститься. И вы надеетесь, что она принесёт то, о чём мечтаете?
