Он отвёз меня на той самой маленькой японской машине, которую я однажды уже видела у магазина моделей.
Всю дорогу он молчал, но по выражению лица было видно, что он не злился. Я немного расслабилась.
Он припарковался в переулке в Ваньчае и повёл меня в итальянский ресторанчик.
— Что вы любите? — спросил он, когда мы сели за стол.
— Я никогда не ела итальянскую кухню, — призналась я.
— Тогда возьмите “Волосы ангела”, — предложил он.
Он заказал себе то же самое.
“Волосы ангела” — это очень тонкая паста с лёгким соусом и небольшим кусочками лобстера.
— Вам правда нравится это блюдо? — спросила я.
— Мне нравится название, а вот вкус – не очень, — ответил он.
— Заказывать еду только из-за названия – это довольно романтично, — улыбнулась я.
— Почему вы хотели, чтобы именно я собрал для вас модель? — вдруг задал он прямой вопрос.
— Я не хотела, — солгала я.
— В тот день, когда вы увидели, как я собираю эту модель, у вас было слишком довольное лицо, — уверенно заявил он.
Ему, похоже, не нужны были доказательства, он верил своему чутью.
— Да? А почему вы собираете модели на заказ? — парировала я. — У вас ведь нет нужды этим заниматься.
— А вы знаете, почему люди платят за сборку моделей? — спросил он.
— Конечно. Потому что сами не умеют, — пожала я плечами.
— На самом деле заказывают в основном девушки, — спокойно сказал он. — Они покупают модель, просят собрать, а потом дарят своему парню, делая вид, будто сами потратили часы и силы, чтобы собрать её.
— И парни в это верят?
Модели, собранные Гао Хаймином, выглядели слишком безупречно, чтобы кто-то поверил, будто это сделала девушка без навыков и опыта.
— Забавно, но да. Парни искренне верят, — сказал он. — Потому что, когда получают такую модель в подарок, они слишком растроганы, чтобы сомневаться. Они верят в романтику, верят, что любовь может заставить девушку сделать невозможное.
— Но вы всё ещё не объяснили, зачем это делаете. Даже если любите собирать модели, зачем это делать чужим?
— На сегодняшний день я собрал тридцать три самолёта, — произнёс он с блеском в глазах.
— И что?
— Это значит, что прямо сейчас, в тридцати трёх разных местах, стоят модели, собранные моими руками.
Когда он это говорил, его глаза сияли, как у отца, говорящего о своих детях. Казалось, эти тридцать три истребителя были его малышами, а те неизвестные дома, где они стоят, их маленькими царствами.
— Да вы собственник, — сказала я. — Вы представляете себя пилотом, который летал на тридцати трёх истребителях?
Так мне казалось.
— У меня нет чувства собственности, — возразил он.
Я подумала, что он просто не хочет в этом признаться, стыдится своего навязчивого желания оставлять след в чужих жизнях.
— А что это тогда, если не собственничество? — спросила я. — Вы хотите, чтобы ваши модели стояли в домах других людей. Какая разница между вами и человеком, который создал телефон? Один и тот же аппарат может быть у двадцати тысяч человек.
— Телефоны производятся на конвейере, — сказал он резко. — А каждый истребитель собран мной.
— Значит, вы признаёте, что собираете модели на заказ ради желания влиять на жизни других людей? — не уступала я.
— Нет. Я даже не знаю, кто эти люди, не знаю их имён, их лиц, не знаю, где сейчас стоят эти модели… кроме одной, — добавил он. — Той, что у вас.
— Почему?
— Я же говорил, что все остальные модели покупали девушки для своих парней. Значит, пока всего тридцать два истребителя, не считая твоего. Тридцать два истребителя символизируют тридцать две истории любви. Хотя я не был инициатором ни одной из них, построенные мной истребители, должно быть, сыграли в них свою роль, — радостно сказал Гао Хаймин.
— Это ещё хуже, — сказала я. — Вы не просто собственник, вы – захватчик чужих чувств.
Его лицо вспыхнуло, он покраснел от ярости.
— Я не захватываю чужие чувства! — выпал он.
— Вы сами сказали, что девушки врут, будто собирали модели сами, а вы — тот, кто помогает им врать. В каждом истребителе ложь. И эти парни будут обмануты на всю жизнь, а девушки будут вечно чувствовать вину. И только вы один будет чувствовать себя победителем.
Лицо Гао Хаймина покраснело ещё сильнее.
— Любая любовь содержит в себе ложь, — продолжила я, — просто одни лгут, чтобы обмануть, а другие — чтобы сделать другого счастливым. Подаренный истребитель — это ложь из второй категории. Та, что делает счастливым.
Я надеялась, что это объяснение немного остудит внутреннее негодование Гао Хаймина.
Кажется, подействовало, и краска с лица медленно отступила к ушам.
— Да, всё именно так, — кивнул он. — Я просто помогаю девушкам осуществить их маленькое желание — порадовать любимого.
Я кивнула, соглашаясь с ним, хотя на самом деле так не считала.
Гао Хаймин, по моему мнению, был человеком с жаждой владения. Он хотел проникнуть в чужие жизни, оставить в них частицу себя. Возможно, он сам этого не осознавал, возможно, ему казалось, будто он просто невидимый участник чужих романтических историй, таинственный мастер за кулисами. Он был полон фантазий.
Титул «Короля прокладок», наверняка, смущал и ранил его самолюбие, избавиться от него он не мог, поэтому и увлёкся созданием моделей. Он стремился ввысь вслед за своими истребителями. То, что он создал, было не одноразовым, а чем-то вечным. Хотя он, возможно, и не задумывался о том, что влюблённые пары рано или поздно расходятся. И тогда самолёт, с вложенной в него любовью, окажется забытым на полке, или, хуже того, выброшенным.
— Почему вы собираете только модели истребителей? — спросила я.
— А разве истребители не самые красивые из всех самолётов? — с вызовом в голосе парировал он.
— У тех, кто любят истребители, в сердцах бушует буря, — я сделала вид, что читаю его мысли.
— Правда? — Он не подтвердил и не опроверг.
— Истребители — это оружие, они созданы для атаки, — добавила я.
— Вы учились на психолога? Кажется, вы хорошо разбираетесь в людях, — заметил он.
— Да, но я знаю лишь основы. Наблюдение за людьми гораздо практичнее. А вы? Что изучали вы?
Гао Хаймин аккуратно накрутил на вилку тончайшие нити пасты:
— Химию.
— Чтобы сидеть целыми днями в лаборатории? — спросила я.
— Ошибаетесь, — он взглянул на меня с неожиданной теплотой, — изучать химию невероятно романтично.
— Правда? Впервые такое слышу.
— В лаборатории цвета могут вестм себя совсем иначе, — сказал он. — Если смешать красный и жёлтый в палитре, получится оранжевый, в пробирке же может получиться ярко-синий. И этого оттенка не найти в реальном мире, он существует только в лаборатории.
— Думаете, этот синий в пробирке лучше, чем синева неба или моря?
— Я сказал, что он другой, потому что синий, который есть в лаборатории, невозможно найти в реальном мире. Как и духи, их тоже создают в лаборатории, и аромат каждого парфюма неповторим.
— Тогда самое романтичное в химии — то, что её можно использовать для создания духов?
— Нет. Самое романтичное — это то, что вещества не исчезают, — сказал он, глядя мне прямо в глаза. — Они преобразуются, но не исчезают.
— Разве люди после смерти не исчезают? — удивилась я.
— Именно. Тело уходит в землю, становится частью того, что даёт новую жизнь. Вы и я — мы никогда не исчезнем. Мы лишь станем чем-то другим.
— Может, мы станем угольком, — улыбнулась я.
— Да, или пылинкой, — добавил он.
— Это уже не романтика, а чистая тоска, — сказала я. — В следующей жизни я стану углём, а вы — пылью.
— Но мы не исчезнем, — мягко ответил он.
— Если вам так нравится химия, почему же вы занимаетесь семейным бизнесом?
— На какую специальность я бы ни поступил, отец всё равно передал бы мне своё дело, — отозвался он без эмоций.
— Вы единственный сын своего отца?
— У меня есть сестра. Она вышла замуж, муж у неё бухгалтер, она счастливая женщина.
Услышав про бухгалтера, я вдруг оживилась.
— А в какой фирме он работает?
— В «Ма Цао».
— Для них вы тоже построили истребитель?
— Моя семья не знает, что я этим занимаюсь. Если бы узнали, точно сочли бы меня чудаком.
— Вы и правда немного чудак, — рассмеялась я.
