Жизнь моя была нескончаемо долгой, и вот, когда я уже давно перестала вести счёт своим годам, последний из моих младших соучеников отправился на Небеса верхом на журавле. Я проводила его душу, устроив пышную погребальную церемонию, а обернувшись, увидела перед горными вратами секты Кунлин девять тысяч коленопреклонённых учеников. Все они были учениками моих соучеников, которые уже давно покинули мир живых. Девять из десяти могли бы называть меня пра-пра-пра-бабушкой.
В тот день, глядя на них, я приняла решение, наконец, взять себе ученика, чтобы спасти свою стареющую душу.
Молодёжь в секте засуетилась: начали подбирать самого талантливого, с совершенными духовными корнями. Все хотели, чтобы я вырастила нового бессмертного, который бы стал гордостью школы Кунлин и сиянием её имени.
Но никто, включая меня саму, не мог и представить, что своего первого ученика я найду… в гнезде демонической птицы.
В тот день я спустилась с горы не по зову долга, а из-за своей слабости к яйцам демонической птицы, которыми, как истинный гурман, я иногда любила себя побаловать. Но вместо яйца моя рука наткнулась на человеческую ногу. Я вытащила из гнезда мальчишку, уже готового стать ужином для огромной демонической птицы.
Стоило мне бросить взгляд на его духовную сущность, как я тут же поняла, что такого дара природы не сыскать среди тридцати тысяч учеников. У него была такая врождённая сила, что я чуть не подпрыгнула от радости. Одним хлопком левой руки я прибила гогочущую демоническую птицу, схватила мальчишку и, даже не спросив, как его зовут, с восторгом выпалила:
— Хочешь стать моим учеником?
Мальчишка, до сих пор в ужасе глядевший на труп чудовища, дёрнулся и взглянул на меня:
— А что такое ученик?
У меня никогда не было учеников, и честно сказать, я и сама не до конца понимала, что это такое. Но сейчас это было неважно. Самое главное сейчас было подкупить ребёнка! Я быстро сообразила:
— Ученик — это тот, кого я кормлю, одеваю, и балую — мой самый любимый малыш.
— Кормишь?
— Конечно! Лучшими лакомствами гор и морей.
— Одеваешь?
— Только лучший шёлк и атлас, всё самое красивое.
— Любимый малыш?..
— Да-да, ты будешь моим сердечным маленьким сокровищем, — сказала я, вытирая с его лица пыль и грязь. Он смотрел на меня широко распахнутыми, цвета обсидиана, глазами, полными мерцающих, крошечных огоньков. Меня охватила глубокая печаль. Такого недоросля, такого тощего и беззащитного, утащили в птичье гнездо и чуть не съели, и некому было его спасти. Я взяла его крошечную ручку, и присев на корточки, посмотрела ему в глаза.
— Будь моим учеником, и я никогда не позволю ни людям, ни демонам издеваться над тобой. Я буду защищать тебя вечно.
Он посмотрел на меня и согласился.
Переполненная радостью и возбуждением, я привела его на вершину горы Кунлин, вручила ему меч бессмертных — Хунсяо, и дала ему имя — Цяньгу, что значит «Тысяча Веков». Я надеялась, что он выучится, как следует, примет мои знания, унаследует мой путь, прославит секту и оставит своё имя в веках.
И надо сказать, Цяньгу действительно не подвёл, и его имя прогремело по всей Поднебесной. Однако, вошёл он в историю не как бессмертный герой, а как предатель, ставший демоном.
Цяньгу был самым надёжным из трёх моих учеников. Уравновешенный, решительный, с талантом управлять и с умением затаиться в тени. Единственным его недостатком…
… была его привязанность ко мне.
И это самый проклятый, возмутительный, бессовестный и сводящий с ума недостаток, за который мне хочется удариться головой о стену или проткнуть себя мечом.
Ведь… если быть честной, это всё моя вина.
Когда я привела Цяньгу на вершину Кунлин, мне было уже восемьсот лет. А ему — всего восемь. Я восемь веков носила лицо двадцатилетней красавицы, так что давно уже не придавала значения внешности. Но я не учла сложностей психологического взросления Цяньгу, и того, каково мальчику будет расти рядом со мной, день за днём скрывая свои чувства.
Цяньгу был чрезвычайно талантлив. В двадцать пять лет он уже обрёл бессмертное тело, заморозив свою внешность навсегда. Позже он овладел искусством изменения облика, но… так ни разу и не сделал себя моложе. Он ходил рядом со мной, выглядя чуточку старше меня, и только. Я не придавала этому значения. Ведь между нами почти восемьсот лет разницы, и мне это казалось достаточной гарантией.
Жила я уединённо, на вершине Кунлин, никто из секты не интересовался, что у меня там за ученик. Лишь когда случилось «то самое», я поняла, насколько глубоко он скрывал свои истинные чувства. И если бы я в тот день не перебрала с вином и не задремала на краю винного бассейна, когда он подошёл и поцеловал меня, с дрожью в голосе шепча: “Наставница…”, я бы так и не догадалась о его чувствах.
Потом я узнала, что в тот день одна девица из секты, давно в него влюблённая, подсыпала ему приворотного зелья. Он поспешил домой, пытаясь избавиться от дурманящего наваждения, но, увидев меня, пьяную, прекрасную, с румяными щеками, мирно спящую у бассейна с вином… не смог совладать с собой. Не в силах сдерживать в своём сердце ласку, копившуюся десятилетиями, он поцеловал меня.
Хотя я и была пьяна, но всё слышала и чувствовала. Его поцелуй мигом выветрил весь алкоголь из моей головы. К счастью, он не стал предпринимать ничего более радикального. Я же, ради сохранения нашего общего достоинства и наших отношений как учителя и ученика, не стала противостоять ему напрямую, а просто продолжила притворяться спящей.
В конце концов, Цяньгу, с присущим ему самообладанием, подавил свои эмоции и чувства. Пошатываясь, он ушёл. И только тогда я открыла глаза и, уставившись на звёздное небо над вершиной горы Кунлин, погрузилась в размышления.
Я ведь, в сущности, очень традиционный мастер. И не настолько прогрессивна, чтобы воспринять подобные чувства, как должное.
Согласно уставу секты, за подобный проступок ученик должен быть строго наказан. Его следовало бы лишить всей духовной силы и изгнать за дерзость и неподобающие чувства к своему наставнику. Это было бы справедливо… и по закону.
Но Цяньгу — мой единственный ученик, ребёнок, которого я вырастила сама. С малых лет я оберегала и защищала его, как своё дитя. Любой, кто хоть пальцем посмел бы его тронуть, встретил бы мой ледяной взгляд и возмездие. И теперь я сама, своими руками, должна была лишить его всего, чего он достиг?
На это в моём сердце не хватило сил.
Я размышляла всю ночь и пришла к выводу, что если кто и виноват, так это только я. Моё воспитание пошло криво, и теперь его уже поздно выпрямлять, придётся идти другим путём, применяя лишь мягкие меры.
Я объявила уединение, сказав, что впредь он не имеет права тревожить меня без смертельной угрозы для его жизни.
