За ужином отец и гости говорили о своём, а я ела молча. Его хмурое лицо не удивляло. Весёлым он бывал редко, как и дед в своё время. Дед всегда выглядел погружённым в заботы: звонки, приказы, вспышки гнева…
Но дед меня любил. С пелёнок я жила у бабушки в Шуанцяо. Когда дед, разбушевавшись, стучал кулаком по столу, дяди и тёти старались тайком провести меня в его кабинет. Он, завидев меня, брал за руку и вёл в сад смотреть орхидеи.
Позже его характер стал ещё круче, но, встречая меня, он всё равно светлел, откладывал бумаги, приказывал принести шоколад и просил прочесть ему стихи. Иногда он брал меня с собой в поездки в дом у Цинху, на побережье в Фэнган, в особняк в Жуйсуй. Любовь деда была не как у бабушки. Она воспитывала, нанимала учителей, следила за манерами, он же баловал без меры.
Помню, как однажды, пока он спал после обеда, я залезла на стул, достала его кисть и нарисовала на лбу иероглиф «ван» («король»). Он разразился бранью, когда проснулся, вызвал начальника прислуги и отругал его, а меня, дрожащую в ожидании наказания, велел привести в кабинет… и вместо упрёков протянул шоколадку. Я моментально перестала плакать. Бабушка запрещала мне сладкое из-за смены зубов, но всё, что давал дед, никто запретить не смел.
— Дедушка, — сказала я тогда, — быть тобой здорово: все тебя боятся, и можно делать всё, что захочешь.
Дед расхохотался, поднял меня на руки, чмокнул в щёку и назвал своей «глупышкой Нань-Нань».
В шесть лет детская идиллия оборвалась. Дед тяжело заболел. Болезнь была настолько серьёзной, что его пришлось увезти в больницу. В доме стоял переполох, словно грянул конец света. Бабушка и тётушки плакали, а меня каждый день водила няня в палату. Именно там, в стерильной больничной тишине, я впервые с осознанием увидела отца.
Он только что вернулся из-за границы. Бабушка велела мне поздороваться и назвать его отцом, но я, нахмурившись, стояла молча. Отец окинул меня взглядом, поморщился и сказал:
— Почему ты такая высокая?
— Ей уже шесть, — тихо пояснила бабушка, — естественно, выросла.
С того самого момента я поняла, что он меня не любит. После смерти деда меня вернули в его дом. Отец перестал уезжать за границу, но и видеть его я всё равно почти не видела. Он был вечно занят, ночевал не дома, а если и возвращался, то так, что мы не пересекались.
Через год он женился снова. Я инстинктивно воспротивилась этому, отказалась идти на свадьбу, и он, в первый раз в жизни, ударил меня. Просто усадил к себе на колени и отшлёпал. Этот день стал началом моей ненависти к его новой жене.
Поначалу она, видимо, хотела мне понравиться: покупала игрушки, наряды. Всё это я демонстративно выкидывала из окна, а как-то пробралась в её комнату и ножницами изрезала все её шёлковые ципао. Она пожаловалась отцу, и меня снова наказали.
Помню, как стояла тогда в центре комнаты, не пролив ни одной слезинки, с высоко поднятой головой и прямой спиной, крепко сжимая кулаки. Я тогда отчётливо бросала ей в лицо слова:
— Ты ведьма! Ты злая королева! Моя мама с небес будет смотреть на тебя! Молния тебя поразит!
Она пришла в ярость, а лицо отца потемнело. С тех пор он почти перестал вмешиваться в наши с ней ссоры. Позднее, когда они разругались и стали всё делать назло друг другу, отец, наоборот, начал чаще становиться на мою сторону.
И всё же он не полюбил меня. Разговор с ним редко длился дольше трёх фраз, прежде чем он начинал раздражаться. Сегодня вечером, видя, что настроение у него неважное, я предпочла молчать. После ужина он с дядями устроился в малой гостиной пить чай и беседовать, когда дядя Ван вдруг сказал:
— Господин, сегодня случилось одно забавное происшествие.
— Что за происшествие? — поднял бровь отец.
— В штаб второго флота прислали список на повышение. Пока просматривали, наткнулись на фото одного офицера и ахнул. Тут я и зашёл. Меня окликнули и велели взглянуть. Я тоже оторопел, решив, что кто-то пошутил, подложив в папку вашу старую фотографию. Ведь я служил у вас адъютантом, и сходство с вами в молодости просто поразительное.
— Да ну? — усмехнулся дядя Ли. — Прямо настолько? Не верю.
— Несколько человек сказали, что вылитый, — продолжал дядя Ван, — только Цзилай один возразил. Рассматривал снимок долго, а потом говорит: «Где же тут сходство с господином? Это скорее похоже на господина Мужун Фэна».
И все разом расхохотались.
Отец тоже улыбнулся:
— Цзилай любит спорить. Скажи, что похож на меня, он не согласится из упрямства. Видно, сходство и вправду сильное, раз он не смог отрицать, а выкрутился, мол, похож не на меня, а на моего отца. А я что, по-вашему, не похож на собственного отца?
