Чаннин покачал головой:
— Уже поздно, дорога дальняя, а вы вдвоём… Всё равно будет спокойнее, если вас разберём по машинам.
Он поднялся, взял Мулань за руку и, обернувшись к Чансянь, сказал:
— Пойдём.
Чансянь, уходя, улыбнулась Сусу, и они втроём легко, почти одновременно, скрылись за дверью.
В кабинете остались лишь двое.
Сусу молча поднялась. Ладони у неё покрылись липким потом, сумочка в руках вдруг стала тяжёлой, словно налитой свинцом. Она, опустив голову, пошла за ним и только в машине услышала:
— Слышал, ты нездоровa? Что, заболела?
Она слегка покачала головой. Сегодня она выбежала в спешке, накинув короткое ципао с белым фоном и сиреневым цветочным узором, и это платье ещё сильнее подчёркивало тонкие черты лица, делая её хрупкой и беззащитной. Поймав на себе его пристальный взгляд, Сусу почувствовала, как краска заливает щёки. Она вновь опустила глаза.
Он тихо усмехнулся:
— Ты всё ещё сердишься за мою прошлую бестактность? Ну, хорошо, пусть будет так. Моя вина.
Она не ответила, продолжая смотреть в колени. Дорога была неровная, машину слегка потряхивало. Вдруг он протянул руку:
— Это тебе.
На ладони у него оказался крошечный футляр. Она не взяла, и тогда он открыл крышку. Внутри лежала пара зелёных браслетов, как две прозрачные чаши из весенней воды. Она не знала, что это за камень, но по богатому блеску догадалась, что вещь дорогая.
— Такая ценность… я не могу принять, — мягко, но твёрдо отказала Сусу.
Он не настаивал и лишь спросил:
— Тогда, может, в эти выходные снова поедем кататься верхом?
Она снова покачала головой. Машина наполнилась тишиной. Лишь у самого въезда в переулок Сусу едва слышно выдохнула, как будто с облегчением. Выйдя, она поблагодарила его и направилась к дому. Лишь когда дверь за ней закрылась, Мужун Цинъи приказал шофёру:
— Поехали.
Лэй Шаогун, сидя спереди, заметил, что хозяин берёт футляр, развязывает ленту, потом завязывает снова и так несколько раз.
— В Шуанцяо? — осторожно спросил он.
— В Шуанцяо, — кивнул Мужун Цинъи, — перед матерью нужно отметиться.
В особняке было шумно. Госпожа Мужун устроила обед для нескольких знакомых дам. После банкета все собрались в гостиной у западной галереи, пили чай и слушали, как известный мастер куньцюя (разновидность китайской оперы) чистым голосом исполняет «Просьбу о ловкости».
Мужун Цинъи, видя, что там только женщины, на мгновение замер в дверях. Цзиньжуй подняла глаза и позвала:
— Старший брат, почему не заходишь?
Он вошёл, склонил голову и поздоровался:
— Мать.
Госпожа Мужун заметила с улыбкой:
— Сегодня ты вернулся рано. Почему даже не переоделся?
— Я прямо с дороги, — отозвался он, и, улучив момент, добавил: — Пойду сменю костюм.
Поднявшись наверх, он вернулся уже в строгом западном костюме. В гостиной по-прежнему было оживлённо, и он, не заходя внутрь, прошёл по коридору налево, вышел ко входу особняка и распорядился подать машину.
Лэй Шаогун, удивлённый тем, что хозяин вновь уезжает, уточнил:
— В Дуаншань?
— Болтун, — холодно бросил Мужун Цинъи.
Шаогун, зная характер хозяина, промолчал и велел подать автомобиль. Уже в пути он услышал приказ:
— Не важно, каким способом, но приведи госпожу Жэнь в Дуаншань.
Лэй Шаогун ответил «есть», хотя в душе почувствовал неловкость. Слишком хорошо он знал, что, если третий господин что-то решил, спорить бесполезно.
Он был не просто слугой, но и чем-то вроде доверенного лица. Мужун Цинъи, заметив его колебания, позволил себе усмешку:
— Смешной ты… Когда я велел пригласить Е Фанфэй, такой мороки у тебя не было.
— Е Фанфэй хоть и большая кинозвезда, но, как услышала, что вы зовёте её ужинать, согласилась в ту же минуту, — ответил Шаогун с вежливой улыбкой. — А вот госпожа Жэнь…
Он бросил осторожный взгляд на хозяина. Лицо того было напряжённым, будто он о чём-то думал. Через мгновение Мужун Цинъи вздохнул, и Шаогун благоразумно умолк. Получив лёгкий взмах руки — знак, что можно уйти, — он направился в дежурную комнату.
Вечером работы почти не было. Двое сослуживцев заварили чай улун и разговаривали.
— Господин снова уезжает? — спросили они.
— Хотел, да передумал, — ответил Шаогун.
Один усмехнулся:
— И у нашего третьего господина бывают осечки.
Впрочем, правила в службе строгие, так что больше тему они не стали развивать и перешли на посторонние разговоры.
Шаогун, прихлёбывая чай, подумал: «У госпожи Жэнь есть характер… Надо бы, чтобы для третьего господина это оказалось просто минутной прихотью. Встретит другую, и забудет».
