Сылян, закончив свою речь, больше не стал ничего добавлять и просто развернулся к выходу.
На пороге тихой комнаты он столкнулся с запыхавшимися от бега госпожами Бай и Ли. Бросил им холодно, без лишних слов:
— Домой.
Вторая невестка Бай, окинув взглядом разгромленную комнату, с облегчением поняла, что, по крайней мере, кровь не пролилась, и позволила себе выдохнуть.
— Постой, — сказала она, — мне нужно сказать пару слов Синчжи.
Ли Син теперь уже не сомневался: всё, что сказал Сылян, было чистой правдой. По здравому разуму, он должен бы сгореть со стыда перед семьёй Хэ, но странное дело — на щеках не было ни малейшего жара. Наоборот, он смотрел прямо и спокойно.
— Вторая невестка, — произнёс он ровным голосом, — как сейчас Дань`эр?
Госпожа Бай тяжело вздохнула:
— Пока с ней всё в порядке. Но если дело не удастся уладить, боюсь, она разобьёт себе голову об ворота поместья вана Нина.
И, заметив, что лицо Ли Сина остаётся бесстрастным, она нарочито повысила голос:
— Синчжи, мы все знаем, что ты хороший человек. Но ради блага вас обоих… впредь больше не приходи к нашей Дань`эр. Так будет лучше для всех.
Ли Син слегка изогнул уголки губ, усмехнувшись:
— Понял. Ступайте. Настроение у меня сегодня паршивое, провожать не стану.
Сылян бросил на него быстрый взгляд — будто хотел что-то добавить, но промолчал и, резко отвернувшись, широким шагом вышел за дверь.
Ли Син остался сидеть на коврике, обугленном и прожжённом от упавшей жаровни. Поднял глаза к небу, где закатные облака постепенно бледнели, становясь прозрачными, и молчал.
Он молчал так долго и так спокойно, что Цаншань, стоявший рядом, начал тревожиться. Осторожно, почти неслышно, он опустился на колени возле хозяина и тихо сказал:
— Молодой господин, это… ну, слишком уж невероятно. Может, вы всё же вернётесь и спросите? Вдруг тут какое-то недоразумение?..
Ли Син едва заметно качнул головой:
— Спрашивать не нужно. Скажи лучше… эти дни Лошань ведь так и не решился показаться мне на глаза? Прячется, притворяясь больным? – Цаншань вздрогнул изнутри и поспешил заступиться за Лошаня:
— Верно, он всё это время не показывался, но я расспрашивал его — ничего не признался. Он молод, да и простоват… Может, и сам не понял, в какой момент выдал лишнее слово. Уж точно — не нарочно.
— Ладно… значит, судьба, — в глазах Ли Сина застыла холодная тишина. Он протянул руку: — Подними меня. Что-то ноги будто не слушаются.
Цаншань шагнул вперёд, бережно подставив плечо:
— Молодой господин, наверное, просто отсидели их… — пробормотал он, хотя знал, что это не так: Ли Син сидел недолго.
Тот промолчал. Опершись на плечо слуги, он медленно поднялся, сделал несколько скованных, неловких шагов вперёд и, почувствовав, что движения стали чуть более слаженными, вдруг ускорился и быстрым шагом направился к выходу.
Цаншань с тревогой следил за Ли Сином: от прежней скованной, почти парализованной походки тот вдруг перешёл к стремительной — так быстро, что даже слуга, пустившись бегом, едва поспевал за ним.
Но стоило им выйти за порог лавки, как Ли Син вскочил в седло, и в ту же минуту его недавняя решимость сменилась растерянностью. Он замер, окидывая взглядом улицу, словно не зная, куда направить коня.
Цаншань почувствовал, как у него сжалось сердце, и дрогнувшим голосом спросил:
—Молодой господин… вы хотите к госпоже?
Ли Син кивнул. На самом же деле он и сам не знал, куда должен ехать первым — к Мудань или к госпоже Цуй.
Разум подсказывал, что сначала следует найти Цуй и немедленно положить конец этой мерзости. Но сердце… сердце отчаянно тянулось увидеть Мудань — именно сейчас, именно в эту минуту.
И всё же — что он мог ей сказать? Попросить прощения? Утешить? Всё это казалось ему жалкой, унизительной комедией. Даже если Мудань не возненавидит его за случившееся, он сам уже потерял право смотреть ей в глаза.
А если встреча неизбежно принесёт ей боль… то, может быть, лучше и вовсе не встречаться.
Цаншань, уловив колебания на лице хозяина, осторожно заметил:
— Раз уж госпожа уже успела нагрянуть в дом Хэ, значит, там её теперь точно нет — вернулась, должно быть, домой.
Он бережно повернул голову коня Ли Сина в другую сторону:
— Так будет быстрее.
Но договорить он не успел — Ли Син уже со всего размаху хлестнул коня, и тот, рванув, унёс его стремглав по улице.
Госпожа Цуй, услышав, что Мудань отправилась в дом Хуан, села и, обдумав всё как следует, решила: необходимо немедленно переговорить с супругой Мэн-жэнь.
К тому же представился удобный случай — подробно описать, как Мудань отказалась подчиниться, как она, её бранила, толкала, выгоняла, пугала позорным шествием с табличкой на шее и грозила, что та разобьёт себе голову об ворота поместья вана Нина.
Всё это госпожа Цуй намеревалась преподнести как доказательство своей полной преданности делу, мол, она сделала всё, что могла, но семья Хэ и Мудань оказались неблагодарными и своевольными.
Если супругу Мэн-жэнь действительно прислали по воле вана Нина, и он твёрдо вознамерился добиться своего — либо счёл, что честь поместья вана оскорблена и требовала немедленного возмездия, — тогда повлиять на исход было бы уже невозможно. Как поступит ванский двор, то будет их дело; а способ Мудань, хоть и звучал страшно, требовал ещё и возможности воплотить его. Всего лишь слабая девушка — против воли поместья вана её остановят одним движением, и до большого скандала, скорее всего, не дойдёт.
Если же супруга Мэн-жэнь действовала самовольно, без ведома вана, то, вероятно, в конце концов струсит и отступит… но с того дня затаит злобу на Мудань и начнёт вставлять ей палки в колёса при каждом удобном случае.
Как бы то ни было, отправляясь туда, госпожа Цуй понимала: гнев супруги Мэн-жэнь ей придётся испытать на себе в любом случае.
Она вздохнула. Ну и пусть. Лишь бы сын остался цел и невредим — это дороже всего остального.
Она уже собиралась приказать подать повозку, как за дверью раздалось почтительное:
— Приветствую господина Ли Сина!
