Ванфэй Мин, лениво скользнув взглядом по побледневшему лицу Мэн-жэнь, чуть заметно приподняла уголки губ — но в этой улыбке не было ни тепла, ни милости.
— Что? — её голос был мягок, но в нём звенела сталь. — Не согласна? Думаешь, я сказала лишнее? Лезу не в своё дело? Или, может, не имела права тебя учить?
Тонкие брови ванфэй дрогнули, и в тишине, повисшей между ними, лёгкий смешок прозвучал куда страшнее крика.
Сидевшие вокруг девушки обменялись короткими взглядами — почти каждая из них знала, с кем имеет дело. У ванфэй мин была слава человека… спорного. Рождённая без знатного титула, простая деревенская дочь, она сама любила напоминать об этом. Но, несмотря на столь скромное происхождение, сумела так вскружить голову вану Мин, что он, наперекор всему, добился для неё положения законной супруги.
И не только добился — но и позволил ей вымести из поместья вана всех, кто стоял на пути. После нескольких бурных скандалов во дворе вана не осталось ни одной из положенных по уставу двух жэнь пятого ранга, ни единственной тен шестого ранга — всех десятерых. Всё сметено, выжжено подчистую.
В прежние годы ван Мин не имел большого влияния, но его супруга никогда не была скромной или сдержанной. Известная своим вспыльчивым нравом, бескомпромиссностью, любовью вмешиваться в чужие дела и заступаться за других, она нередко ссорилась с людьми, из-за чего ван попадал в затруднительное положение.
Но, как говорится, беда и счастье порой идут рука об руку — именно благодаря этому темпераменту супруги избежали участия в борьбе за трон. И ныне ван Мин стал единственным императорским дядей при дворе, пользующимся глубоким уважением.
Сейчас, будучи в почтенном возрасте и обладая таким неумолимым характером, она могла позволить себе многое — даже обрушить свой гнев на малую наложницу вана из младшего поколения. И что уж говорить, если она держалась при этом на правой стороне.
Мэн-жэнь отлично понимала: сила обстоятельств сильнее любой воли. Лицо её несколько раз дрогнуло, сменив выражение; она глубоко вдохнула, загнала внутрь обиду и досаду и, предпочтя унижению осторожность, смиренно произнесла:
— Ванфэй была права. Я счастлива, что Ваша Милость оказала мне честь, дав совет. Это счастье, которое не купишь за деньги. Я на мгновение потеряла самообладание, а тут ещё и досадное недоразумение вмешалось, вот я и совершила ошибку. К счастью, ничего страшного не произошло. Прошу у Вашей Милости разрешения извиниться перед барышней Мудань.
Сказав, она низко поклонилась ванфэй Мин.
Ванфэй встретила эту покорность без удивления — ровно так и рассчитывала. Тяжело вздохнула, поубавила строгость в лице и холодно заключила:
— Довольно. Я и сама не люблю лезть в чужое, чтобы не быть навязчивой. Но за эту девочку я не потерплю ни крошки обиды. Раз недоразумение — принеси извинения, и на том покончим. Только впредь не смей повторять подобного: в противном случае я тебя не пощажу.
Слова ванфэй Мин прозвучали для Мэн-жэнь как недвусмысленное предупреждение: отныне ей запрещено вынашивать какие-либо замыслы относительно Мудань. Странная вещь — человеческая природа: скажи ей это мягко, ради «лица», она, пожалуй, решила бы, что всё ограничится пустыми любезностями и парой дежурных фраз. Но раз уж ванфэй вспыхнула гневом и пристыдила её прилюдно, Мэн-жэнь невольно признала — место Мудань в сердце ванфэй и впрямь особое, и прежде чем предпринять хоть что-то, стоит трижды всё примерить на весах.
Перекинув мысль туда-сюда, она улыбнулась и сказала:
— Впредь не смею. Сестра Хэ для меня отныне — будто родная младшая сестра. Кто посмеет её обидеть — того и я не пощажу.
С этими словами Мэн-жэнь шагнула вперёд, взяла Мудань за руку и, подчеркнуто тепло, почти по-домашнему, произнесла:
— Сестра Хэ, прости мою вину, не держи зла и не равняйся на меня.
Мудань про себя усмехнулась: на этом этапе вражда уже запечатана. Глядя на Мэн-жэнь, она без труда угадывала за любезной маской лютую ненависть. Но как тут «не навлечь гнев»? Разве что позволить ей мять себя как глину — иначе столкновение лишь вопрос времени. Что ж, раз всё равно неизбежно, какая разница — сегодня или завтра. Она ответно поклонилась, обменялась с нею вежливостями — и на виду у всех дело как будто бы было предано забвению.
Цю Маньнян и другие, насмотревшись «представления», поняли только одно: Мэн-жэнь вздумала прижать и унизить Дань`эр. А вот что именно случилось — оставалось тайной. Увидев, что обе вроде бы помирились, девушки стайкой подскочили ближе, засыпали вопросами: что да как?
Мэн-жэнь, конечно, и помыслить не могла вывалить правду — только улыбалась, ни словечка не добавив. Мудань тоже не стала играть простофилю и выкладывать, как та хотела сдать её в наложницы вану Нин ради собственной выгоды. Она лишь легко отмахнулась:
— Пустячное недоразумение. Не стоит и вспоминать.
Госпожа Бай едва заметно улыбнулась:
— К чему эти разговоры? Каждый пусть делает своё.
И в ту же минуту разлилась музыка пипы; на площадку, словно из лепестков, выпорхнула танцующая красавица. А следом главная монахиня дасока, чтобы прибавить веселья, привела ещё несколько даосок, славившихся искусством стихосложения. Ветер нёс аромат османтуса, звуки музыки переливались, вино приятно грело грудь, стихи рождались на лету, — и прежняя неловкость будто никогда и не существовала.
Выдержки у Мэн-жэнь хватало: она терпела до самого конца, и лишь когда пир начал расходиться, «со вздохами» стала прощаться с гостьями. Ванфэй Мин не подавала вида, что собирается уходить, и госпожа Бай, это уловив, задержала Мудань. Когда почти все разошлись, Мудань подошла поблагодарить и почтительно склонилась.
Ванфэй Мин взяла её за руку; кончики пальцев коснулись тонких мозолей в ладони.
— Слышала, — сказала она негромко, — по материнской линии у тебя дом богат, слуг — тьма, ни в пище, ни в одежде нужды нет. И всё же тебя не щадят — позволяют вот так работать до мозолей? Не желаешь быть чьей-то наложницей — так не лучше ли по-честному выйти замуж за достойного человека?
Мудань улыбнулась:
— Жалко, конечно. Но сидеть без дела я не хочу — дома это понимают и не удерживают. А «того человека» … не так уж легко отыскать.
