Ванфэй Мин промолчала, отпустила её ладонь и, посуровев, сказала:
— Слыхала, ты собиралась идти по улицам с дощечкой и жалобой, да ещё и разбить себе голову о ворота поместья вана Нин? Неужто не понимаешь: для поместья вана Нин это может обернуться пустяком, а люди ещё скажут, что ты раздула из мухи слона. Знаешь ли ты, сколько на свете таких людей и таких историй?
Мудань помолчала и тихо произнесла:
— Знаю.
Она знала: в чьих-то глазах такая, как она, — всего лишь пыль на дороге, ничтожная соринка. Но у «пыли» тоже есть достоинство, и защищать своё достоинство — не то, что нуждается в чьём-то разрешении.
Ванфэй Мин приподняла бровь:
— Знаешь? Знаешь, что можешь умереть впустую — и всё равно пошла бы?
Мудань не стала рассуждать с ванфэй Мин о «достоинстве» — ни к чему. Лишь тихо сказала:
— До крайней черты я, разумеется, не дойду. Но если уж дело действительно зайдёт так далеко… людской молве не заткнуть рта: правда всё равно дойдёт до ушей тех, кому следует.
Ванфэй Мин едва заметно улыбнулась:
— Умирать тебе не придётся. Тебе повезло. Мэн-жэнь впредь и близко не посмеет к тебе лезть. Думаю, после сегодняшнего подобное и вовсе не повторится.
Вслух она сказала «ладно, забудем» лишь затем, чтобы сохранить лицо поместью вана Нин; но в душе уже решила: ван Нин должен знать о случившемся.
— Всё это — благодаря милости ванфэй, — госпожа Бай выступила вперёд, почтительно поклонилась и, улыбаясь, спросила: — Ванфэй, когда у вас будут пиры, могу я приводить её с собой?
Ванфэй Мин скользнула взглядом по Мудань:
— Разумеется. И даже если пира не будет — всё равно можешь приводить её в гости.
Госпожа Бай просияла, не в силах скрыть радости; заметив же, что Мудань по-прежнему стоит спокойно, без видимого восторга, она с досадой потянула её за рукав. Мудань ещё не осознала, что получила: свободный вход в резиденцию ванфэй Мин — значит быть её почётной гостьей. Такая милость — не мелочь: не только такие, как Мэн-жэнь, впредь не посмеют её притеснять, но и её давняя затея с пионами получит редкую поддержку и простор.
А Мудань в эту минуту вовсе не думала, как торговка: растерянно, почти отрешённо думала лишь об одном — что сказать Цзян Чанъяну, когда увидит его вновь? Тёплый, настойчивый рывок госпожи Бай вернул её к действительности; Мудань шагнула вперёд, склонилась и сказала ванфэй:
— Благодарю ванфэй.
Ванфэй Мин, видя её слегка растерянный вид, вдруг улыбнулась:
— Ладно уж, я лишь исполнила просьбу хорошего человека. Ступайте.
Выйдя из обители Фуюньгуань, Мудань велела Шу`эр забежать вперёд с вестью:
— Ступай домой и скажи, чтобы не тревожились. Погляди, не осталась ли ещё госпожа Ли; если она всё ещё там — передай ей мои слова. Коли уже вернулась, пошли человека известить её. Я явлюсь чуть погодя.
Госпожа Бай усмехнулась:
— Гляжу на тебя и понимаю: сопровождать меня ты сегодня не намерена. Что ж, выходит, это мне предстоит сопровождать тебя… в сад Фужун у пруда Цюйцзян?
— Если у тебя найдётся на это время, — ответила Мудань с улыбкой.
— Раз уж провожать Будду, так до самого Запада, — вздохнула Бай. — Пойду с тобой.
Они переглянулись — и, поделившись одной тихой улыбкой, двинулись бок о бок к пруду Цюйцзян и саду Фужун. Осенний ветерок шевелил шелковые ленты на шляпках прохожих, от аллей тянуло сладковатым духом гуйхуа; над водой, в просветах ив, вспыхивали отсветы неба. Дорога была людной: повозки, книжники с свитками за поясом, торговцы лепёшками, девицы с корзинами — столичный день жил своим неторопливым шумом.
В пути госпожа Бай подробно, без суеты, рассказала о ванфэй Мин и, наконец, не удержалась, вздохнула:
— Есть те, кому она поперёк горла. Любят за глаза посмеиваться: мол, всё ей досталось «на плечах вана Мин». А я не согласна. Разве мало — заслужить у мужа такое доверие? Да и на кого ей было опереться, как не на себя? К тому же, когда буря улеглась, из стольких людей лишь они двое — супруги — вышли целыми. Это о многом говорит. В моей жизни есть две женщины, которыми я больше всего восхищаюсь и которым завидую: ванфэй Мин и мать господина Цзян, госпожа Ван.
Мудань невольно посмотрела на неё внимательнее. Две разные судьбы — и обе «во весь размах»: одна получила от мужа всю любовь и веру; другая — с решимостью отсекла прошлое и оставила мужа, как бы высок ни был его чин. Обе — люди, живущие широко, не роняя себя.
Госпожа Бай коснулась щёки кончиками пальцев и тихо улыбнулась:
— Завидуют тем, кто живёт «во всю силу», обычно те, у кого так не получается.
И, глядя на Мудань ясными, почти солнечными глазами, прибавила:
— Пусть и тебе выпадет жить свободно и полно, без оглядки.
Мудань серьёзно сказала:
— Сумею.
Когда добрались до дома Цзян Чанъяна, Цянь Юй подошла к воротам и постучала, объявив о визите. Вскоре, торопливой походкой, с радостью, светящейся на лице, выбежал У Сянь. Он буквально рассыпался в приветствиях, и было непонятно, чему радуется больше — визиту или удачному дню:
— Редкие гости, редкие гости! Прошу внутрь, прошу! Молодой господин сейчас же выйдет.
Госпожа Бай, заметив, как у Мудань потяжелел взгляд, тихонько потянула её за рукав и шепнула с улыбкой:
— Не робей. Если уж я, что проболталась, нисколько не боюсь, то тебе и подавно нечего.
Мудань тоже улыбнулась, подняла глаза и, поймав, как У Сянь исподтишка на неё посматривает, сказала:
— Управляющий У, благодарю. Всё уладилось.
У Сянь так широко расплылся в улыбке, что глаза превратились в щёлочки:
— Пустяки, пустяки… так и должно быть.
Спохватившись, что сказал лишнее, он плотно сжал губы — и только продолжал беззвучно улыбаться.
Прежде, глядя на его шутовские выходки, Мудань лишь считала его смешливым чудилой. Теперь, увидев эту сдержанную, едва неловкую радость, она ощутила странное, необъяснимое чувство — уголки губ дрогнули, и она опустила взгляд, предпочтя помолчать.
