Мудань чуть приподняла уголки губ, и в её глазах мелькнуло лёгкое лукавство:
— Господин Цао, вот уж не знала, что я столь ничтожна, что всё время вам поперёк иду. А вы, при всём этом, нашли в себе доброту пригнать расписную баржу с самого дальнего конца, лишь чтобы перекинуться со мной словом, да ещё и представить мне достопочтенных господ из семьи Люй. Что и говорить — я так тронута, что даже стыд одолевает…
Она жеманно прикрыла лицо рукавом и, громко, нарочито торжественно произнесла:
— Святой муж сказал: «Ошибку признав и исправив — нет добродетели большей». Сегодня, выслушав наставления старшего, я словно прозрела. Отныне, коли вам приглянется какая-либо пионовая ветвь у пруда для отпущения живности — стоит вам лишь сказать, чтобы я туда не шла, — и я непременно обойду стороной, дабы не привязаться сердцем и не мешать вам выкупить её. Более того, коли уж придёт мне в голову наведаться в какой храм или даосский обитель, — скажите лишь, какая вам по душе, и напишите на её вратах иероглиф «Цао». Я тут же развернусь и уйду. Так мы избавим и малых монахов от труда возвращать мне задаток… и сбережём им беготню понапрасну.
Лицо Цао Ваньжуна темнело с каждым мгновением. Старший Люй, нахмурившись, в упор окинул Мудань взглядом, в котором явственно читалось недовольство, а вот на губах Лю Фана, напротив, невольно мелькнула тень улыбки.
— Старший, я всегда относилась к вам с величайшим почтением, — проговорила Мудань, — но в такой ситуации… ах, право, мне неловко и дальше стоять перед вами. Не посмею задерживать. Лодочник, отплываем!
Сказав это, она чуть отвернулась, не удостоив Цао Ваньжуна и прочих больше ни словом. Гуйцзы, что стоял с вёслами, воспринял приказ всерьёз: выставил за борт свистковую жердь и толкнул расписную баржу прочь.
— Пошли! — бросил Цао Ваньжунь, оборачиваясь к старшему Люй. — Посмотрите на неё… остра на язык с детства! Я же лишь уступал ей, говорил по-доброму, а в итоге в чьих глазах я теперь выгляжу?
Он с силой стукнул ногой о палубу, и этот жест, выполненный здоровым широкоплечим мужчиной, выглядел почти по-детски обиженным.
Старший Люй нахмурился ещё сильнее:
— Ты говорил, она из богатого дома, избалована отцом и братьями? Часто водится с вельможами? Потому и ничего не боится? И это та самая, ради которой двое мужчин устроили драку посреди улицы?
Цао Ваньжунь поспешно и с нажимом закивал:
— Да-да! Один — её бывший муж, другой — двоюродный брат. Тц-тц… Тогда она ещё и книги в руки не брала, а уже помогала посторонним погубить собственного супруга… И это ещё не всё! Она ведь с несколькими ванскими домами в родстве или близком свойстве. И говорит, что, дескать, пионов в Поднебесной дивных и редких много, но самые изысканные, самые чудесные непременно выйдут из-под её руки. И кто только дал ей такую дерзость! Господин Люй, раз уж вы соизволили выйти из уединения, вы должны проучить как следует такую наглую особу, что не ведает, где небо, а где земля!
Старший Люй и впрямь пришёл в ярость:
— Такая подлая! Да разве ж ей можно доверить выращивание пионов? И смеет ещё утверждать, будто любит их? Да она и имени «Мудань» недостойна! Попросту позорит это прекрасное слово!
Цао Ваньжунь тут же, улучив момент, вставил:
— Господин Люй, я готов отдать вам свой небольшой сад, лишь бы вы…
Но старший Люй отрезал, бросив на него холодный взгляд:
— Я уже сказал: в столице сада открывать не стану.
Цао Ваньжунь, весь просияв, поспешно заговорил:
— Что вы, что вы! Столице как раз и недостаёт такого мастера, такого почтенного старшего, чтобы занял достойное место и усмирил всю эту… муть, что нынче расплодилась…
Старший Люй пригубил чашу вина, и, выдержав паузу, медленно произнёс:
— Не спеши. Ещё успеем поговорить.
Люй Фан, нахмурившись, бросил короткий взгляд на Цао Ваньжуна, а затем поднял глаза к берегу, всё дальше уходившему за кормой. Там, на набережной, Мудань уже успела поднять в небо своего воздушного змея. Но, видно, в этом деле она была совершеннейшей дилетанткой — умудрилась запустить его прямо возле деревьев. Неудивительно, что, поднимаясь, змей зацепился за ветви.
Она, топая ножкой, что-то в сердцах выкрикнула; маленькая служанка отчаянно размахивала руками, бегая туда-сюда, а её маленький слуга, схватив свистковую жердь, изо всех сил пытался сбить змея с дерева.
Мудань обошла ствол кругом, вглядываясь то сверху, то снизу, то слева, то справа, прикидывая, с какой стороны лучше подцепить застрявшую нить, чтобы освободить игрушку лёгким движением. Но её слуга оказался сущим недотёпой: сколько бы она ни показывала ему, куда направить жердь, он лишь раз за разом тыкал вслепую — и в итоге проткнул крыло стрекозьего змея насквозь. Маленькая служанка пришла в такую ярость, что, кажется, ещё миг — и она ткнёт пальцем прямо в нос этому увальню.
Но Мудань лишь легко отстранила руку маленькой служанки и, словно желая примирить обоих, сунула каждому по наливному, янтарно-красному мандарину. Малый слуга, воодушевлённый своей «победой», тут же с самодовольной улыбкой уставился на девочку и, нарочно у неё на глазах, начал ловко очищать плод, вынимая дольки одну за другой и сладко отправляя их в рот.
Служанка не выдержала — на её ресницах блеснули слёзы, и вскоре она уже тихо всхлипывала. Мудань, напротив, рассмеялась, и, в шутливой, но чуть жестокой манере, ущипнула её за носик. От этого девочка разрыдалась ещё сильнее.
Мудань немного растерялась, поспешно разжала пальцы и похлопала служанку по плечу, но та воспользовалась моментом — и с досадой отплатила, пнув малого слугу ногой.
Неужели такая женщина и впрямь та, о ком говорил Цао Ваньжунь? — с недоумением подумал Люй Фан.
Он всё пытался разобраться в этом, когда вдали показалось несколько всадников. Впереди ехал мужчина в алой, словно утреннее зарево, мантии. Не сказав ни слова, он спрыгнул с коня, шагнул к дереву и в два движения вскарабкался на него. Миг — и в его руках оказалась стрекоза-воздушный змей, уже пробитая жердью. Он молча протянул его Мудань.
Она, держа змея на ладонях, что-то оживлённо говорила, улыбка её светилась тихим теплом. Мужчина лишь смотрел на неё с ответной улыбкой, не спеша вставлять слова. В это время маленькая служанка и слуга уже поспешно собирали вещи.
Когда всё было уложено, Мудань легко взметнулась в седло и, повернув повод, поехала рядом с всадником в алом, пока они оба не скрылись вдали.
И хотя между ними и баржей лежало немалое расстояние, зоркий взгляд Люй Фана, натренированный с детства, различал каждое движение её бровей и уголков губ. Она и впрямь была достойна имени Мудань — пион, сияющий, как утренняя заря. Но вот что представляла собой её душа — этого он пока не знал.
Фанъюань… — вспомнил он. — Так зовётся её пионовый сад? Нужно непременно побывать там.
— Господин, на что вы так задумчиво смотрите? — томно пропела пышно разряженная певичка, обдавая его лёгким облаком благоухания. Алые губы чуть приоткрылись… Она шевельнула ножкой в миниатюрном башмачке, высвободив ступню из-под лёгкого шёлкового носка; ногти, покрытые ярким, как коралловый цветок, лаком, скользнули по его голени. Полупрозрачные штаны из небесно-голубой тонкой парчи тихо колыхались от её движения.
