Они двигались рядом: он — верхом, она — в повозке; и, перебрасываясь репликами туда-сюда, не заметили, как привлекли взгляды. Несколько дам, проходивших мимо, начали перешёптываться, показывать на них пальцем и смеяться.
Динцюань приподнял бровь и, весело улыбнувшись, сказал:
— Знаешь, о чём они только что говорили?
— Просветите, — сдержанно ответила Абао.
Он наклонился ближе и шепнул:
— Они завидуют тебе… говорят, что у тебя супруг молод и так красив.
Абао остолбенела. А он уже снова держался прямо в седле, легко ведя коня рядом с повозкой; лицо его сияло торжествующей усмешкой. Она только бессильно фыркнула, и, отвернувшись, с раздражением опустила занавеску.
Целью поездки Сяо Динцюаня были две чёрные лакированные двери у самого угла восточной улицы столицы. Когда доехали, он спешился и велел Абао:
— Сиди в повозке и жди. У меня есть дело по службе.
А слугам приказал:
— Постучите.
Те ударили в створы десяток раз, и лишь тогда медленно вышел старый седовласый сторож.
— С чем пожаловали, господин? — спросил он.
— Здесь ли господин Сюй Чанпин, главный писарь канцелярии при Управлении наставников? — спросили слуги. — Наш господин желает повидаться.
Старик окинул взглядом Сяо Динцюаня и осторожно спросил:
— Осмелюсь узнать, как фамилия почтенного господина?
Слуги уже хотели ответить, но принц опередил их:
— Моя скромная фамилия Чу. Я давний друг господина Сюя. Прошу передать ему.
Старик расспросил ещё раз для верности и медленно побрёл внутрь.
Прошло немного времени и сам Сюй Чанпин выбежал к воротам. Увидев наряд и облик Динцюаня, он понял, что поклоны здесь неуместны, и ограничился глубоким поклоном в пояс, приглашая его пройти внутрь.
Лишь оказавшись в приёмной, Сюй Чанпин опустился ниц и сказал:
— Ваше высочество снизошли до меня, недостоин я столь великой чести!
Сяо Динцюань легко поднял его рукой и улыбнулся:
— Ничего особенного. Сегодня дел у меня не было, вот и вышел из дворца, взглянуть, как в столице празднуют Пятый день[1]. А оказавшись рядом, решил заглянуть к тебе.
Он откинул полу одежды и сел, огляделся вокруг и с усмешкой произнёс:
— В столице есть пословица: «Есть лишь монастырь Фато, а цензорской палаты нет». И вправду: место писаря не есть ни Великая академия, ни Тайная канцелярия, а всё же в доме твоём чистота и скромность, словно в обители монахов.
И добавил:
— Если хозяин не сядет, то, выходит, я стану здесь полным хозяином, а ты — гостем.
Лишь тогда Сюй Чанпин осмелился присесть. С улыбкой сказал он:
— Его высочество перехвалили. Дом мой убог и скромен, как же может он быть достойным того, что столь высокое лицо снизошло сюда? Я в великом смятении.
Сяо Динцюань ответил:
— И в бедной хижине рождаются будущие сановники. Взглянув на твой дом, можно сказать и здесь, пожалуй, сокрыта драгоценная земля.
Сюй Чанпин слегка склонился:
— Свитки-обереги с каллиграфией вашего высочества, великая милость. Благодарность моя безмерна.
Принц лишь улыбнулся и сказал:
— Всего лишь капля почтения, не стоит принимать близко к сердцу.
Он отпил из чаши простой воды, принесённой юным служкой, помолчал немного, затем заговорил:
— О донесении из Чанчжоу… слышал ли ты?
— Читал о том в придворной сводке, — ответил Сюй. — Уже известно мне.
— В прошлый твой визит, — продолжил Динцюань, — я говорил, что когда-нибудь ещё попрошу совета. Сегодня и пришёл ради того. Хочу услышать твои мысли об этом известии.
Сюй Чанпин понимал: просьба о совете, лишь предлог, но взгляд наследного принца ясно выражал испытание. Немного поразмыслив, он произнёс:
— Осмелюсь говорить прямо.
Динцюань кивнул:
— Говори.
— Сражение у реки Лин началось ещё в девятом месяце первого года. С тех пор было больше десятка боёв; ныне минул уже почти год. Если позволено будет дерзновенное слово: перелом наступил с делом рода Ли. И если взглянуть без прикрас, затягивание войны выгодно вашему высочеству.
Он сделал короткую паузу и продолжил:
— Это сражение стало поворотным в нашей борьбе. Если мы одержим решительную победу, до финальной битвы останется недолго. По расчётам, с учётом подвозки денег, провианта и воинских сил — не позднее чем через три года угроза орды будет полностью устранена. Но три года — срок слишком короткий для вас, ваше высочество: невозможно за это время спокойно расставить фигуры и обдумать всё до конца. Потому и великий генерал так действует, ради вашей выгоды.
Сяо Динцюань выслушал без выражения, словно, не принимая ни подтверждения, ни опровержения. И тихо сказал:
— Я на днях уже послал в Чанчжоу кое-что.
— Что именно? — удивился Сюй.
— Всего лишь один свиток.
— Какой свиток?
Принц посмотрел в окно. Лишь спустя долгую паузу стиснул зубы и произнёс:
— Мною собственноручно написанный «Указ к войску об утешении».
Сюй Чанпин остолбенел, и лишь спустя миг его потрясло, будто раскат молнии пронёсся над головой. Он пробормотал:
— Войско ещё не донесло о победе, как же можно говорить о мире… это слишком опасно!
Сяо Динцюань усмехнулся:
— Не ожидал, что господин писарь так глубоко сведущ в письменном искусстве.
Но Сюй не обратил внимания на его иронию. Вдруг резко поднялся и, словно допрашивая самого себя, вскричал:
— Сколько времени прошло, как это письмо отправлено?!
Принц внимательно посмотрел на его лицо, и, улыбнувшись, сказал:
— Уже больше месяца.
Сюй Чанпин в изумлении и гневе не сводил с него взгляда. Тогда Сяо Динцюань отбросил лёгкий тон и продолжил серьёзно:
— Зачем так тревожиться? Я и так ношу на себе все проклятия, что я сын, не чтящий отца, брат, не почитающий братьев; что я узурпатор, преждевременно тянущийся к власти; что я жесток и безжалостен. Но в сердце я знаю: воины и народ у Линхэ, это всё подданные нашей династии.
Сюй в неверии покачал головой, попятился и бессильно опустился на сиденье:
— Ваше высочество… неужели это правда? Неужели вы и впрямь так думаете, и впрямь так сказали?
[1] Пятый день пятого месяца (端午节, Дуаньу цзе) — один из важнейших традиционных праздников Китая, известный также как Праздник драконьих лодок. Отмечается по лунному календарю.
