Великая победа при реке Лин стала для второго года правления под девизом Цзиннин первым и величайшим событием, радостью для всей державы. Весь народ понимал: с этой битвы меняется исход борьбы, отныне варвары орды уже не нападающие, а отступающие. Дальнейшая война сведётся к состязанию в конях, повозках и хлебных запасах. Когда же наступит решающая схватка и будет уничтожена угроза с севера, границы государства, по меньшей мере на двадцать или тридцать лет, обретут спокойствие.
Потому, едва лишь достиг столицы военный рапорт из Чанчжоу, не прошло и трёх часов, как о победе знали все, от знатных сановников и министров до писарей в скромных канцеляриях. Люди радостно делились вестью, поздравляли друг друга, склоняли головы в благодарности небесам. Даже в домах ванов и вельмож из рода матери наследного принца, которые в последние годы потеряли прежнее влияние, порог был почти стёрт ногами приходящих с радостными вестями.
Так что ещё до того, как государь успел издать указ, слухи достигли простого народа столицы. И к вечернему часу, когда зажглись фонари, на улицах и в переулках уже гремели одиночные хлопушки и петарды, будто наступил праздник.
Ведомство наставников Чжанши располагалось в глубинах запретного города, к востоку от императорского рва. Час петуха уже миновал, служебное время завершилось, но Сюй Чанпин всё ещё сидел в канцелярии. Малый писарь, никому не заметный, кому было дело до того, что он остаётся? Тем более сегодня: главный начальник пришёл в управление сам, в залы ещё не вошёл, а люди были переполнены радостью и потому не спешили расходиться. В этой суете он ничем не выделялся.
Сюй Чанпин сидел, сдержанно усмехаясь уголками губ, и холодным взором наблюдал, как его непосредственные начальники, собравшись в стороне, возбуждённо обсуждали новости, лица их сияли, слова сыпались наперебой. Хотя он держался в отдалении, но громкие голоса всё же доносили до него кое-какие фразы.
— Род Гу, в самом деле, сохранил в себе немалую силу… Иначе как бы смогли они продержаться столь долгие годы?
— Верно, верно! Со времён Тайцзуна[1] до ныне прошло почти семь десятков лет, а они, как род, связанный узами с династией, всё ещё держатся — редкость небывалая.
— Эта битва сперва складывалась неудачно, — говорил один, — слышал я, что его величество от волнений и вовсе слёг. Кто бы мог подумать, что всё повернётся столь внезапно! Поистине — небеса покровительствуют нашей державе. Великий воевода, воистину совершил подвиг, равный небывалою заслуге.
— Верно, верно. Хоть в последние годы святая воля явно склонялась к тому, чтобы умерить силу рода по материнской линии, но, когда Восточный дворец воспримет власть… боюсь, для рода Гу откроется новое сияние.
— «Новое сияние»? Ха-ха!
— Что, господин Лу, находите мои слова смешными? Смею спросить, отчего?
— Да разве я смеялся?
— Все господа слышали ясно. Что же значит ваша усмешка? Или же вы смеялись над тем, что я сказал — «Восточный дворец» ?..
— Ах, полно, полно! Два господина, зачем спорить. Мы же говорим о великой победе… ха-ха, о великой победе!
Гул голосов становился всё громче, всё безобразнее.
Сюй Чанпин понял, что дальнейшее присутствие лишь напрасно. Он вздохнул, поднялся и вышел вперёд, почтительно поклонившись:
— Господа, ничтожный чиновник осмелится откланяться первым.
Но все были слишком увлечены разговором, чтобы обратить на него внимание. Тогда он лишь отряхнул рукав и спокойно направился прочь.
Вечерний свет был особенно прекрасен: косые лучи заката медленно разливались по небесам, словно расплавленная киноварь, словно дыхание огня. Под их сиянием крыши дворцов и высокие своды храмов заиграли переливами, зелёные ивовые деревья и нежные лепестки вспыхнули изумрудом, переплетённым с золотом. На улице, где толпились прохожие, лица и одежды людей тоже окрасились в багряный свет. Редкий чиновничий конь, пробегая через шумный рынок, вздымал клубы красной пыли, и казалось, грядущий день обещает быть ещё одним ясным днём мирного века.
И вдруг Сюй Чанпин вспомнил строки:
«В день, когда Тянь Дань сокрушил Янь — поля загорелись сплошным пожаром;
в год, когда У-ван победил Чжоу — кровь потекла так, что могла нести шесты и весла[2]».
И слова наследного принца: «Они — все мои подданные».
Тогда, слушая, он не счёл их чем-то особенным, хотя звучали они, как безупречное рассуждение о долге. Но теперь, посреди всеобщего мира и благополучия, в этой гармонии под небесами, он внезапно ощутил боль, словно игла в сердце, словно острая кость, вонзившаяся в грудь.
В это время наследный принц уже был вызван в дворец Яньань-гун. На удивление, на сей раз государь не велел призвать ни вана Ци, ни Чжао. Увидев сына, император выглядел весьма довольным и с улыбкой сказал:
— Я ведь говорил, что тревожиться не стоит. И вот, радостная весть пришла.
Сяо Динцюань тоже улыбнулся:
— Его величество прозорлив и свято мудр.
Они обменялись несколькими шутливыми словами. Вдруг государь, словно вспомнив что-то, вынул подлинный рапорт и передал его наследному принцу:
— В нём твой дядя пишет: отсечено свыше сорока тысяч вражеских голов, но потери и с нашей стороны, почти тридцать тысяч. Победа эта столь тяжела, что сродни поражению. Потому он в прошении своём и вину на себя возлагает. Что думаешь ты?
Сяо Динцюань развернул рапорт, бегло пробежал строки и ответил:
— Битва была крайне трудна, и генерал, несомненно, сделал всё, что мог. Как бы там ни было — победа одержана. Его величеству надлежит вознаградить воинов и по заслугам отметить храбрых. Что же до генерала Гу, то можно оставить его без награды и без кары, лишь указом повелеть принять сию битву в назидание для будущих походов.
[1] Тайцзун (太宗) — это посмертный храмовый титул (庙号, мяохао), которым традиционно награждали императора после смерти. Он означает «Великий предок, преемник основателя». Обычно такой титул получали вторые императоры династии, продолжавшие дело её основания.
[2] В переводе Л. С. Переломова. Эти строки составлены автором романа из двух древних крылатых выражений: 火燎原 (хуо ляо юань) — «огонь охватывает равнину», восходит к легенде о полководце царства Ци Тянь Дане (田单), который в IV–III вв. до н. э. победил войска царства Янь, пустив в атаку быков с факелами. Победа описана в «Исторических записках» (Ши цзи, гл. 82). Оборот стал метафорой стремительного, неудержимого распространения. 血流漂杵 (сюэ лю пяо чу) — «кровь течёт так, что в ней плывут песты», эпизод из хроник о битве при Муе (XI в. до н. э.), когда Чжоу У-ван (武王) сокрушил династию Инь. Это выражение впервые зафиксировано в «Книге документов» (Шан шу) и в «Ши цзи» (гл. 3). С тех пор стало устойчивым образом ужасающей бойни. В сочетании эти образы служат напоминанием: всякая великая победа оплачена пожаром и кровью. Они противопоставляют торжество власти — скорби народа.
