Примерно спустя полпалочки благовонной свечи дрожь в плечах госпожи Бай постепенно утихла. Она всё ещё не убирала полотенце с лица и, говоря приглушённым, будто из-под колпака, голосом, произнесла:
— Дань`эр, пока ещё светло… возвращайся. У меня на душе очень тяжело, хочу побыть одна. Сегодня не смогу принять тебя как следует… прости.
Цянь Юй, тревожно взглянув на Мудань, едва заметно покачала головой, давая понять, что лучше бы та осталась.
Мудань, чуть задумавшись, мягко похлопала госпожу Бай по плечу и тихо сказала:
— Тогда отдыхай, я пойду. Но помни: что бы ни случилось, думай прежде всего об А`Цзине, о себе… и о Цянь Юй с остальными. Если что-то понадобится — стоит лишь послать за мной, я приду сразу.
Мудань прекрасно знала: госпожа Бай из тех женщин, что от кончиков волос до глубины души пропитаны гордостью. Перед людьми она всегда стремилась быть безупречной — ни малейшей трещинки, ни слабости, ни признака усталости. Даже если ей хотелось выплеснуть душевную боль, воспитание, полученное с детства, не позволяло ей давать волю чувствам на людях.
У неё была своя гордость и своё чувство собственного достоинства. Да, она могла делиться с Мудань чем-то личным, но в том, что касалось её ссоры с Пань Жуном, она лишь вскользь обмолвилась, ни разу не рассказав, как всё было на самом деле.
Мудань, уважая её молчание, никогда не пыталась выведать подробности. Она понимала: сейчас, вероятно, госпожа Бай переживает один из самых тяжёлых моментов в жизни. Но также знала — в эту минуту ей нужнее не слова утешения, а возможность остаться одной, чтобы без стеснения, никем не видимая, дать волю своим чувствам.
Госпожа Бай энергично кивнула:
— Да, хорошо.
И тут же велела:
— Цянь Юй, проводи госпожу Хэ.
— Слушаюсь, — откликнулась Цянь Юй, но, несмотря на послушный ответ, с тревогой смотрела на неподвижную фигуру госпожи.
Мудань едва заметно потянула её за рукав:
— Пойдём.
Цянь Юй шла за ней, то и дело оглядываясь. Уже за воротами она поманила жестом маленькую служанку, велела ей сбегать в чайную и позвать Шу`эр с Куань`эр, а сама распорядилась привести коня для Мудань и позвать носильщиков.
— Не надо, — поспешно остановила её Мудань. — Возвращайся скорее, будь при своей госпоже…
Она ненадолго замялась, будто что-то прикидывая, и тихо добавила:
— Если я права, то сейчас госпожа Бай наверняка плачет. Если её мрачное настроение не пройдёт и продлится долго отведите к ней А`Цзина… Я в ближайшие дни всё равно буду в городе. Если что-то случится сразу пошли за мной, я приеду немедленно.
Цянь Юй, торопливо поклонившись Мудань, почти бегом вернулась в покои госпожи Бай. Подойдя к её двору, она увидела, что окна и двери плотно закрыты, а внутри царила мёртвая тишина. В груди у неё неприятно ёкнуло.
Не думая, она тихонько толкнула дверь, но та была заперта изнутри и не поддалась. Сердце Цянь Юй сжалось от тревоги; уже почти сорвалась, чтобы окликнуть, но тут вспомнила слова Мудань. Вместо крика она прижала ухо к узкой щели между створкой и косяком, затаив дыхание.
Изнутри донёсся глухой, приглушённый звук — тихий, сдерживаемый плач.
По щекам Цянь Юй невольно скатились слёзы. Бедная госпожа… даже поплакать не смеет вслух.
Она мысленно прикинула время: если через полчаса госпожа Бай сама не позовёт, она, как велела Мудань, принесёт Пань Цзина, чтобы тот окликнул мать.
Но вскоре рыдания внутри стали стихать, и в тишине послышался плеск воды. Примерно через полполена благовонной свечи дверь тихо скрипнула, приоткрылась, и на пороге появилась госпожа Бай.
— Принеси А`Цзина, — велела она. — И пусть кухня приготовит мне миску супа из ласточкиных гнезд.
Лицо её всё ещё было бледным, глаза покрасневшими, но волосы аккуратно уложены, и в облике чувствовалась собранность.
Цянь Юй с облегчением выдохнула и радостно откликнулась на приказ.
А в это время Мудань уже выехала за ворота, но в пути совсем не думала о дороге. Она пустила коня неторопливым шагом, опустив взгляд и всецело погрузившись в размышления о госпоже Бай.
Желание помочь ей теперь было сильнее, чем когда-либо прежде. Но чтобы это сделать, нужно было понять, что же произошло между ней и Пань Жуном в прошлом, что стало корнем нынешних бед. А это, несомненно, знал Цзян Чанъян.
Прикинув время, Мудань решила, что, когда вернётся в город, Цзян Чанъян как раз должен появиться дома. Она обернулась, посмотрела на Гуйцзы, что ехал следом, и спросила:
— Гуйцзы, в прошлый раз, когда ты ездил с письмом в сад Жужун, не слышал ли, занят ли господин Цзян в последние дни службой? В городе он или в отъезде?
В последний раз, когда Мудань отправляла Гуйцзы передать Цзян Чанъяну о визите Лу Улана, тот лишь устно ответил, что понял, и чтобы она не беспокоилась. Ни одного лишнего слова.
Позже, когда приезжала госпожа Ду, Мудань не говорила с ним напрямую об этом визите, но была уверена, что он знает. Однако он, как будто специально, ничего ей не сказал. Прошло несколько дней, и она ни разу не встретила его, выходя из дома. От этой мысли Мудань невольно поджала губы.
— А?.. — протянул Гуйцзы, и его взгляд заметно скользнул в сторону, словно он избегал прямого ответа. Он окинул окрестности быстрым взглядом и сказал:
— Наверное, он в городе…
— Так вот что, — спокойно велела Мудань. — Езжай вперёд, в сада Фужун, и если господин Цзян там, передай, чтобы он направился сюда. Скажи, у меня есть к нему разговор.
Гуйцзы почесал в затылке, явно колеблясь:
— Госпожа, до города ещё немало пути. Оставить вас с Куань`эр и Шу`эр здесь одних… неловко как-то. Может, проедем ещё немного, а потом уж я отправлюсь?
Мудань нахмурилась:
— Ты что же, не хочешь ехать?
Гуйцзы натянуто усмехнулся:
— Как можно, госпожа?
Он вытянул шею, глядя вперёд, и вдруг в его глазах мелькнула радостная искорка:
— А вот и поговорка в деле — про Цао Цао: вспомнишь, и он тут как тут. Гляньте, кто едет!
Ну, раз он так сказал, кто же это мог быть, как не Цзян Чанъян?
Мудань подняла взгляд и действительно увидела вдали двух всадников. Лица ещё скрывала даль, но она ясно различила, что тот, кто ехал впереди, был в темно-синем халате с круглым воротом. Этот наряд она запомнила особенно — именно в нём Цзян Чанъян впервые сопровождал её в обратный путь в город.
Сердце её гулко забилось, и, не скрывая радости, она вскинула плеть и слегка стегнула коня, устремившись навстречу.
Но, подъехав ближе, она уже ясно различила лицо всадника — и это был вовсе не Цзян Чанъян. Зато он явно заметил, с какой сияющей улыбкой она к нему мчалась.
Мудань почувствовала, как волна смущения залила ей щёки. Она резко натянула поводья, развернула коня и метнула сердитый взгляд на Гуйцзы:
— Зачем ты мне ложную весть подал?
Гуйцзы втянул голову в плечи:
— А разве не похоже было? Вы ведь и сами так подумали…
