Вскоре Атао вернулась, держа в руках короткий халат. Положив его на край кровати, Мудань сказала с улыбкой:
— Десятый молодой господин, у меня нет подходящей одежды для вас. Потрудитесь пока обойтись этим, зато чистое.
Сказав так, она вышла, увлекая за собой остальных.
Люй Фан, разумеется, не посмел возражать. Сердито насупившись, он позволил замызганному Кан-эру помочь ему переодеться. Не успел он прилечь, как в комнату вновь ввалилась та самая дородная тётушка теперь с огромными ножницами. И, не спрашивая согласия, одним движением распорола ткань на его боку, вырезав два огромных отверстия прямо вокруг раны.
Люй Фан чуть не заплакал от отчаяния. Вся его гордость рассыпалась в прах: он дрожащими руками влил в себя только что приготовленное лекарство и, обессиленный, рухнул на постель, предпочтя притвориться мёртвым.
К полудню их угостили доброй едой щедрые блюда, горячие кушанья. Но ни у господина, ни у слуги не было ни сил, ни аппетита. Они ели вяло, почти без вкуса. И всё же еда придала немного бодрости.
Тогда Кан-эр, уставившись на нелепые прорехи, зиявшие в одежде Люй Фана, не выдержал. Уголки его рта дрогнули, и он едва не расхохотался:
— Молодой господин… а вдруг всё это её проделки? Может, она нарочно придумала такой способ — чтобы поглазеть на вас?
Люй Фан стукнул палочкой по голове Кан-эра:
— Молчи, глупец! Чушь городишь!
Но в сердце его затаилась иная мысль: все проделки Мудань нарочно, чтобы выставить его на посмешище. И подозрение лишь крепло, пока снаружи не раздался шум и в дом не вошла многочисленная свита во главе с его отцом, Люй Чунем, чтобы отвезти сына обратно в город.
И вот тогда, когда десятки глаз уставились на его жалкий вид на два нелепых отверстия в одежде, обнажавших перевязанные раны, унижение достигло апогея. Украсть редкий цветок пусть и постыдное, но всё же изящное преступление, не самое позорное для молодого повесы. Однако предстать перед всеми в таком обличье вот что могло обернуться бесконечными насмешками. Мудань, ох, Мудань… мелочность твоя не знает границ!
И тут сама хозяйка появилась, со спокойной улыбкой приблизилась и сказала:
— Десятый молодой господин, не думайте, будто я нарочно хотела вас опозорить. Если верите моим словам советую по возвращении вовсе не бинтовать рану. Пусть остаётся открытой, пока не возьмётся корочкой. Это пойдёт вам только на пользу. Но уж если не пожелаете слушать ваше дело.
Люй Фан застыл, поражённый. Неужели всё это… действительно ради моего здоровья? Какая странная, доселе невиданная манера врачевания…
Вдруг раздался громоподобный голос Люй Чуня:
— Негодный сын! Ещё не идёшь со мной?! До каких пор собираешься позориться?!
Люй Фан, собрав последние силы, выпрямился и шагнул навстречу тяжёлому, свирепому взгляду отца и к ехидным, едва сдерживаемым усмешкам толпы, и к шёпоту слуг Фанъюаня, что показывали на него пальцами. Он надул грудь, расправил плечи, и, улыбаясь вежливо и благородно, словно ничего не случилось, величественно взошёл в повозку.
Люй Чуня переполняла ярость: он ненавидел Мудань, но ещё сильнее — собственного недотёпу сына, что дал себя загнать в угол. Даже не бросив хозяйке сада ни слова, он скомандовал кучеру ехать.
— Господин Люй, десятый молодой господин, счастливого пути, — Мудань стояла у ворот, изящно поклонилась. Затем обернулась к сопровождающим Люй Чуня и, улыбаясь так, будто и не было минувшей ночи, промолвила: — Господа, прошу прощения, что не смогла вас сегодня должным образом принять. В другой раз непременно устрою угощение.
Люй Чунь лишь глухо фыркнул, не потрудившись ответить, и забрался в повозку. Колёса заскрипели, увозя его прочь.
Люй Фан прильнул к окошку, глядя, как фигура Мудань постепенно уменьшается в отдалении. И, не удержавшись, тихо спросил у отца:
— Отец… а зачем ты привёл с собой столько людей?
Люй Чунь заговорил резким, злым голосом:
— Ты что же, до сих пор не понял, что в моём доме всегда полно людей? Та проклятая баба прислала ко мне крикливую девку да силача-слугу. Пришли и толком не объяснили, чего хотят, только твердили, что должны немедля повидать меня. Я и подумал: верно, пришли заступаться за тебя, вот и не удостоил вниманием. А кто знал, что эти двое ворвутся почти силой, разорались так, что весь дом сбежался? И все, все потребовали идти со мной.
Он с досады ткнул сына пальцем в лоб:
— Когда ж ты, бездельник, научишься думать своей головой?! Знаешь ли ты сам, какое счастье получить от самого императора повеление быть судьёй на Собрании пионов? Сколько людей за всю жизнь не удостоятся такой чести, а ты… ты обращаешься с этим, будто это пустяк!
Люй Фан лишь легко улыбнулся, словно речь шла о чём-то совершенно несущественном:
— И что же? Даже если бы мне не было пожаловано право судить Собрание пионов, я всё равно сумею вырастить такие цветы, какие захочу.
— Ты можешь не ценить, но я-то ценю! — громовым голосом воскликнул Люй Чунь. — Я не желаю, чтобы потом, даже если мы победим, люди шептались, будто ты победу вырвал нечестно: что сперва шнырял по чужим садам, подглядывал за цветами, потом получал от них подсказки и лишь так выиграл! Пусть даже пустые слухи, но они способны погубить тебя! Ты что же, намерен сам себе оборвать будущее и меня в гроб загнать?!
Люй Фан помрачнел и умолк. Повисла тяжёлая, тягучая тишина. Лишь спустя долгое время он заговорил:
— Сегодня я что-то не заметил Цао Ваньжуна.
— Он и эта женщина заклятые враги, — буркнул Люй Чунь. — Потому он лишь прислал повозку, а сам не явился. — Его взгляд упал на окровавленные бинты сына, и сердце болезненно сжалось. — Но Цао Ваньжун был прав: эта коварная баба и впрямь беспощадна. Даже перевязки не дала наложить… Доберёмся до города первым делом отправлю тебя в лечебницу.
Люй Фан равнодушно усмехнулся:
— Ну, если кто-то сунется в наш сад воровать цветы, разве его ждёт иная участь? Перевязка или нет это уже пустяки.
Люй Чунь, стиснув зубы, умолк: сказать ему больше было нечего.
Когда отец с сыном вернулись в своё жилище, у ворот уже ждал Цао Ваньжун. Завидев жалкий вид Люй Фана, он смотрел на него долгим, тяжёлым взглядом, где смешивались злость и насмешка. Несколько вежливых слов и уже спешно пригласили лекаря, суетясь вокруг ран. Цао Ваньжун между делом холодно заметил:
— Ну что, я ведь предупреждал. Эта женщина злобна и дерзка до крайности. Она прекрасно знала, кто ты, и всё же решилась на столь жестокие приёмы. Её поведение непростительно! И всё же хитра: зацепиться за её вину и привлечь к ответу невозможно.
Люй Фан лишь устало покачал головой:
— Пускай… винить её я не стану.
Он сидел, уставившись в пустоту, взгляд его вновь и вновь возвращался к двум зияющим ранам на боку. Мысли путались: Наверное, всё это она устроила намеренно как предостережение, чтобы прочие видели и боялись. Ведь женщине, осмелившейся встать на пути мужчин, приходится быть жёсткой. Да, мне просто не повезло я оказался первым, на ком она отточила свою решимость.
Он горько усмехнулся: Уж как назло, сам угодил прямо под нож…
После этого происшествия в Фанъюане воцарилось редкое спокойствие. Исчезли подозрительные лица, перестали бродить чужие люди. Даже Силан и прочие, повстречав Мудань, теперь невольно испытывали смешанные чувства — страх, уважение и почтение. Работали они куда проворнее, чем прежде, и каждый шаг их был выверен.
Спасибо за перевод!
Спасибо за перевод ❤️