Император вернулся к своему месту, сел и медленно произнёс:
— Дождь уже прекратился. Сегодня вы, вероятно, не вкусили пира как следует. Не стану более задерживать, ступайте, восполните недостачу у себя дома. Когда представится время, я снова соберу вас и восполню этот праздник Середины осени.
Родичи услышали это, словно получили великое прощение: каждый лишь думал, как бы уйти поскорее. Они склонились в поклоне и один за другим поспешили к выходу.
Старый дядя, однако, не понимал происходящего. Поднявшись, он спросил:
— Что случилось?
Один из зятьёв императорской семьи поддержал его и ответил почтительно:
— Его величество велел нам расходиться.
— А-а… — протянул старец, кивая. Но, дойдя до дверей зала, снова замялся и пробормотал:
— Но ведь дождь ещё не кончился?..
В одно мгновение гости все разошлись; в зале остались лишь император, наследный принц, два вана, Чэнь Цзинь и несколько дворцовых евнухов
Император подошёл к Сяо Динцюаню, долго всматривался в него и тихо спросил:
— Кто сказал тебе об этих словах?
Динцюань ответил спокойно:
— Я с детства слышал о них.
Император нахмурился:
— Твоя мать?.. Нет, быть того не может. Тогда — Гу Сылинь?
Динцюань покачал головой:
— Нет. Дядя никогда не говорил мне этого. Да и если знаю я — не я один знаю.
Император помолчал, затем спросил:
— А твой дядя знает об этой истории?
— Дядя болен. Он ни о чём не ведает, — ответил Динцюань.
— Тогда почему же ты решился на такое?
Динцюань поднял глаза и произнёс твёрдо:
— Я думал о том, что генерал Гу и его люди проливают кровь на границах, защищая землю и народ. А здесь, за их спиной, пресыщенные людишки с тайными помыслами только и заняты, что клевещут и плетут интриги. Облака заслоняют солнце, а отец не различает истины. В сердце сына поднимается возмущение.
Император сдержал тяжёлый вдох и процедил:
— Ты осмелился такими словами требовать от меня справедливости?
Динцюань поднял голову и ответил:
— Да.
Едва прозвучало это «да», как по его щеке опустился тяжёлый удар. В ушах загудело, мир закачался.
Император сам едва не пошатнулся на ногах, лицо его исказилось от ярости. И, тяжело ступив вперёд, он выкрикнул:
— Скотина!
Ваны Ци и Чжао поспешили подхватить императора, но тот оттолкнул их, чувствуя, как в груди жжёт и перехватывает дыхание, а в руках нарастает слабость. Он бросил тяжёлый взгляд на наследного принца, шагнул вперёд, поднял с пола золотую плётку и с гневом метнул её к ногам Динтана:
— Ты! — прорычал он. — Хорошо допроси этого изверга, что попрал законы сыновнего почтения!
Динтан поспешно пал на колени и с трудом вымолвил:
— Ваше величество… слуга не смеет.
— Я велю! — взревел государь. — Пусть же будет видно: ты осмелишься противиться моему повелению, или он дерзнёт противиться воле императора!
Динтан тяжко вздохнул, поднял плётку и подошёл к брату. Склонившись, тихо позвал:
— Третий брат…
Сяо Динцюань поднял голову, холодно метнул на него взгляд и резко оборвал:
— Дерзость! Называй меня «наследный принц»! Я – наследный принц, ты и- подданный. Ты смеешь преступать чин и поднимать руку на старшего?
Лицо Динтана дёрнулось, он обернулся к императору. Но и тот был мрачен, словно из камня высечен; сквозь стиснутые зубы он прошипел:
— Подними плётку. Я хочу видеть, осмелится ли он поднять мятеж.
Динтан, побледнев, вынужден был поднять руку и уже замахнулся. Но прежде чем плеть коснулась плеча, Динцюань крепко схватил его за руку.
И хотя внешне он казался хрупким, в его пальцах оказалось немало силы. Динтан вздрогнул, а наследный принц, понижая голос, выговорил каждое слово, словно печать в камне:
— Завещание покойного государя ясно гласит: сыновей наложниц нельзя ставить выше наследника по крови. Ты, бастард, смеешь унижать законного сына?
Рука Динтана всё же опустилась. В зале надолго воцарилась мёртвая тишина; только спустя время раздался голос императора:
— Уходите.
Все присутствующие вздрогнули, переглянулись и молча склонились в поклоне, удаляясь в боковой зал.
Император одной рукой прикрыл лоб, другой поманил сына:
— Третий сынок, подойди. У меня есть к тебе вопрос.
Динцюань медлил, но всё же сделал несколько шагов вперёд, остановившись на почтительном расстоянии.
Император всмотрелся: на половине его прекрасного лица ясно чернел след отцовской ладони. Он вздохнул и, не находя иного выхода, спросил:
— В твоём сердце есть ненависть к отцу?
Динцюань покачал головой:
— Сын ни в коем случае не смеет. Если в сердце моём возникнет хоть тень такой мысл, пусть поразит меня кара Неба, пусть отвергнут предки.
Император горько усмехнулся:
— Так это дело и впрямь твоих рук?
Динцюань ответил твёрдо:
— Да. Я осмелился — и осмелюсь один понести всю ответственность.
Император всмотрелся в его лицо и в выражение глаз и внезапно почувствовал, что перед ним стоит совсем другой человек. Эта тень сходства пронзила его: даже слова «всю ответственность беру на себя» были сказаны тем же самым тоном, что и когда-то…
Вспыхнувший гнев охватил императора; он кивнул и процедил:
— Хорошо… Тогда я спрошу у тех, кто рядом с тобой. Кто вложил в тебя эти грубые, уличные манеры? Ты говоришь, всю вину берёшь на себя? Тогда скажи: а как же дело Ли Бочжоу?
Сяо Динцюань, услышав, что император наконец коснулся этой раны, холодно усмехнулся:
— Замысел Ли Бочжоу был изменническим, в том и заключалась его вина. Три судебные палаты вели расследование по закону. Когда был составлен приговор, ваше величество тоже не нашло в нём изъяна. Если же ныне отец подозревает сына во вмешательстве в суд и нарушении справедливости, я готов сесть в тюрьму и ждать допроса.
Император слегка кивнул, но тут же снова спросил:
— Тогда ещё скажи мне: Лу Шиюй… как он умер?
Динцюань ответил твёрдо и почтительно:
— Учитель мой в пятом году правления Шоучан покончил с собой в собственном доме.
— И зачем он наложил на себя руки? — прищурился император.
— Сын не знает, — ответил Динцюань.
Император долго всматривался в него и произнёс:
— А я слыхал, будто кто-то приходил в его дом и сказал ему что-то перед тем.
Динцюань поднял лицо и ровно ответил:
— О том я тоже не ведаю. Пусть ваше величество наставит и откроет истину.
Император внезапно почувствовал резкую боль в груди, указал на наследного принца и дважды повторил:
— Хорошо… хорошо!.. Небо, земля, государь, отец и учитель[1] — и всё же ты смеешь…
Но не успел он договорить, как тело его качнулось, и он повалился навзничь.
Чэнь Цзинь и прочие, следившие из бокового зала, не слышали их слов, но увидели, как государь вдруг лишился чувств. Они в смятении бросились вперёд, громко закричав:
— Ваше величество! Ваше величество! Скорее зовите лекарей, скорее!
Сяо Динцюань отступил в сторону. Он видел, как люди мечутся, бегут туда-сюда, и в душе его стояла пустота. В груди будто шевельнулось странное чувство, но мысли его, подобно рваным водяным травам или клочкам тополиного пуха, разлетелись во все стороны — невозможно было собрать их воедино.
[1] традиционная конфуцианская иерархия ценностей: «Небо, земля, государь, отец и учитель» (天地君亲师).
