Когда вана Ци Чэнь Цзинь поспешно вызвал из его поместья, часы уже пробили полночь. На пышной улице перед поместьем вана лавки и торговые ряды были закрыты, но в увеселительных домах и питейных заведениях всё ещё лились звуки свирелей и флейт, перемешанные со смехом и болтовнёй, что доносились сквозь пронизывающий холодный ветер конца сентября.
У простого люда своя жизнь, с её вкусом и дыханием. Пока двор не объявит комендантский час, всегда найдётся угол, где музыка и песни будут тянуться до рассвета.
Но император торопил, и потому Динтан сел верхом и помчался во весь опор. Городская площадь была пуста, очищать дорогу не требовалось. И всё же, даже при такой поспешности, когда он достиг дворцовых ворот, прошла уже более чем четверть часа.
У ворот его уже ждал евнух. Увидев вана, он выступил вперёд и передал повеление:
— Второму вану не нужно сходить с коня, его величество велит немедля явиться.
Получив этот приказ, Динтан ощутил ещё большую тревогу. Не задавая лишних вопросов, он пришпорил коня и въехал прямо во дворец; за его спиной ворота тотчас захлопнулись.
Копыта гулко били по белокаменной дороге, и в этой безмолвной глубокой ночи каждый звук отдавался так громко, что сердце невольно замирало. Ночные стражи и служанки, несшие дежурство, украдкой выглядывали наружу, дивясь, что же случилось столь великое, что кому-то дозволено мчаться верхом прямо в запретные чертоги?
Лишь когда Динтан у ворот Юнъань соскочил с седла, он понял, что руки и ноги его окоченели. Лишь с помощью дежурного евнуха он смог спуститься, и когда ступни коснулись земли, тело его предательски пошатнулось.
Евнухи у ворот Юнъань-мэнь исполняли приказ: тотчас провели вана в чертог Яньань-гун.
Император уже ждал его там, накинув поверх одежды плащ; как только Динтан переступил порог, государь поднялся. Не дав тому и поклониться, он резко бросил:
— На колени!
Динтан опешил, поднял взгляд, на лице отца было выражение, где сплелись то ли спешка, то ли гнев. Не решаясь ни на слово, он торопливо поднял полу одежды и пал ниц.
Император, не желая тратить времени, сразу обрушил гнев:
— Если в уме твоём ещё не рассеялся последний разум, то отвечай мне правдиво, на что спрошу!
Динтан вздрогнул, но поспешно ответил:
— Да.
Император спросил:
— В ту ночь пятнадцатого августа… это ты возложил вину на наследного принца?
Не ожидав, что отец снова коснётся этого, Динтан внутренне содрогнулся, сердце сжалось, дыхание замерло. Лишь спустя миг он смог произнести:
— Сын невинен!
Император холодно вгляделся в него, долго, не мигая. Затем с яростью швырнул свиток, что держал в руке, прямо в лицо Динтану и сквозь зубы произнёс:
— Сам посмотри!
От удара свитка пол-лица Динтана онемело; дрожащими руками он поспешно поднял бумаги с пола, пробежал глазами строки и кровь отлила от лица, оно становилось то белым, то зеленоватым. Лишь спустя долгую паузу он опомнился и в смятении заговорил:
— Ваше величество! Чжан Лучжэн, этот змей, этот изверг! Он уже на глазах у всего двора предъявил тайный приказ, будто бы полученный от наследного принца. А ныне вдруг меняет слова, перекладывает вину на меня… Это всё, это всё было заранее устроено им с наследным принцем! Чжан Лучжэн дерзнул восстать против государя, преступил долг сына Поднебесной! Молю вас, ваше величество, разберитесь во всём до конца, верните сыну вашему невинность!
Император холодно усмехнулся:
— С такими сыновьями, с такими вельможами, что ещё мне надлежит разбирать? И не тяни больше наследного принца сюда. Скажешь о нём, не скажешь, ныне я уже не смогу спасти и тебя.
Динтан в ужасе вскрикнул:
— Ваше величество! Отчего вы так говорите? Сын действительно ничего не ведал! Разве кто-то вновь наплёл вам что-то?!
Император отвернулся, сделал несколько шагов вперёд и опустился на сиденье. Голос его прозвучал глухо:
— Я уже послал гонца велеть Гу Фэнину возвратиться в Чанчжоу.
Услышав это, Динтан будто поражён был раскатами пяти громов, он на коленях подполз ближе, сдавленным голосом воскликнул:
— Ваше величество… зачем?!
Император стиснул зубы, голос его дрожал от ярости:
— В тот день я спросил тебя, и ты не сказал правды. Сегодня вновь спрашиваю и ты всё так же молчишь. Я ведь предостерегал тебя: наследный принц? твой родной брат! Хоть толику братской привязанности имей в сердце! Но ты… как ветер, свистящий мимо ушей лошади: всё, пропустил, всё забыл. Одно лишь вожделел? как бы поскорее свергнуть его. И сам же написал для Чжан Лучжэна брачное обещание, теперь он держит его в руках и зубами вцепился в твою вину. Это моя вина… Как же я не прозрел раньше, что ты способен быть столь безрассудно глуп!
Динтан в страхе и отчаянии торопливо провёл тыльной стороной ладони по глазам и, со слезами в голосе, вскричал:
— Сын ошибался! Но та бумага, что написал наследный принц…
Император не дал договорить, взорвался гневом:
— На той бумаге, что принадлежит наследнику, разве ясно упомянуто имя Ли Бочжоу? Разве сказано прямо, что следует погубить всю его семью?! Я скажу тебе: и в доме Чжан при обыске нашли лишь такие же туманные слова. И стоит Чжан Лучжэну на тронном собрании закричать о своей невиновности, сказать, что это лишь их досужие речи в сердцах, и для тебя не останется даже могилы!
Динтан оцепенел от ужаса; лишь теперь он до конца понял, какая гибельная пропасть раскрылась под ним. В отчаянии он подполз вперёд, обхватил колени императора и, заливаясь слезами, взмолился:
— Сын достоин смерти… умоляю отца пощадить!
Император с отвращением высвободился из его рук, поднялся и, указывая на него пальцем, сказал:
— В последний раз спрошу тебя: в ту ночь Праздника середины осени, твоё ли это было дело? Подумай хорошенько: ты хочешь умереть или жить? Ответь мне!
Динтан не был человеком бестолковым, но внезапность этого ночного суда ошеломила его. Лишь после долгого напряжённого размышления по словам государя он начал понимать всю цепь причин и последствий. Тело его обмякло, руки и ноги стали ватными. И, бормоча, он выдавил:
— Так вот оно что… это Гу Сылинь… наследный принц и Гу Сылинь вместе обманули и государя, и меня…
Он отчаянно пополз к ногам императора, беспрестанно ударяясь лбом о землю:
— Виновный достоин смерти! Но молю государя, вспомните, что я — ваш сын… вспомните о моей матери… даруйте мне пощаду хоть на этот раз!
