Наследный принц ясно понимал: призвали его сюда отнюдь не ради ночной трапезы. Но почему-то в этот миг он не захотел углубляться в мысли. Лишь тихо ответил:
— Благодарю, ваше величество.
Он взял ложку и медленно съел всю чашу каши, потом отведал ещё половину пирожного. Император всё это время молча смотрел, как он ест, сам пригубив лишь две-три ложки. Когда Динцюань отставил руки, он спросил:
— Насытился?
— Да, — ответил тот.
Император при свете ламп внимательно всматривался в лицо сына ещё долгую минуту. Наконец произнёс:
— Сын, мне есть слово к тебе.
Динцюань понял: наконец император готов коснуться самой сути. Он поднялся, собираясь опуститься на колени, но услышал:
— Ничего столь важного. Слушай сидя.
— Да, — тихо ответил Динцюань и снова сел.
И тут прозвучал вопрос:
— Я уже расспросил вана Ци о событиях на праздник Середины осени.
Динцюань, услышав это, лишь хранил молчание. Император продолжил:
— Выходит, я напрасно возводил на тебя подозрение. Но отчего же ты тогда ни слова не сказал в оправдание, а ждёшь доныне?
— Сын был ослеплён… — вымолвил Динцюань.
Император усмехнулся:
— Ты никогда не был человеком слепым. В деле Ли Бочжоу всё было сделано столь чисто, что, если бы не Чжан Лучжэн, я и не знал бы, с чего начать расследование.
Наследный принц увидел, что отец говорит прямо, не обходя стороной самые опасные тайны, и слова застыли у него в горле. Лишь спустя время он с усилием произнёс:
— Сын виновен.
Император сказал:
— Не стоит так тяготиться. За то дело я уже наказал тебя однажды и больше ворошить не стану.
— Сегодня ночью, — сказал император тихо, — мы с тобой будем говорить как отец и сын, а не как государь и подданный. Всё, что я хочу спросить, задам прямо. А отвечать тебе, правдой или нет — решай сам.
Динцюань склонил голову:
— Да. Пусть отец спросит.
Император долго молчал, прежде чем произнёс:
— Скажи… сколько у тебя было родных братьев и сестёр?
Динцюань не понял, отчего государь вдруг поднял этот разговор. Подумав, он ответил:
— У меня было пять братьев и две сестры.
Император покачал головой:
— Я спрашиваю о тех, что рождены одной с тобой матерью.
Наследный принц в недоумении ответил:
— Один лишь я… и ещё принцесса Сяньнин.
При воспоминании о младшей сестре, рано ушедшей из жизни, сердце его защемило. Чтобы скрыть грусть, он снова опустил голову.
Император тоже долго молчал, прежде чем заговорить вновь:
— Разве Гу Сылинь не говорил тебе?
Динцюань удивлённо спросил:
— Говорил… о чём?
Император взглянул в тёмную ночь за окнами и сказал лишь:
— О нынешнем деле. Он не предупреждал тебя?
Лицо наследного принца побледнело. Долго он молчал, и вдруг глухо произнёс:
— Сын всё знал.
Император тяжело вздохнул:
— Раз ты сам так говоришь, мне остаётся лишь признать: игра твоя была уж слишком убедительна. Я и не ведал, что в тебе скрывается такая способность.
— Сын достоин смерти… — прошептал Динцюань.
Император снова спросил:
— Но если всё было тебе известно, зачем же позавчера ты сказал мне те слова?
Динцюань стиснул зубы, и ответ вышел коротким:
— Я испугался.
Император слабо усмехнулся, поднялся и подошёл к сыну. Ладонь его легонько коснулась узла волос на голове Динцюаня, потом медленно скользнула вниз и остановилась на его плече. Наклонившись, он тихо спросил:
— Всё та же мука: не совместить верность и сыновний долг? Только вот верность ты отдал мне… а сыновнюю преданность — ему.
Динцюань хотел было возразить, но император опередил:
— Я не в том, чтобы укорять тебя. Твою трудность я тоже понимаю.
Динцюань поднял глаза на отца. Император вновь улыбнулся:
— Если бы мы с тобой были лишь государь и подданный… или лишь отец и сын, всё было бы куда проще. Но раз так сложилось, всё становится невыразимо тяжким. Абао… быть может, отец чем-то обидел тебя, но государь — нет. Не сидя на этом месте, невозможно постичь, каково оно.
С тех пор, как Динцюань помнил себя, отец никогда не звал его детским именем и не говорил с ним столь близко, по-отечески тепло. И теперь, услышав эти слова, он невольно подумал: неужели всё это — сон? Но даже во сне ему не доводилось видеть столь чудесного мгновения. Сердце его размякло, язык онемел, и слов не находилось.
Император вновь спросил:
— Ты говорил, что в четвёртом месяце писал письмо Гу Сылиню. Это правда?
Динцюань кивнул. Лицо государя тотчас омрачилось:
— Не важно, что именно ты писал, то ли подбадривал к бою, то ли мешал… Я предупреждал тебя: как наследник престола ты не имеешь права вмешиваться в дела пограничных войск. Закон государственный, закон династии, закон отца, ни один не сможет простить тебе этого. Ты понимаешь?
— Сын понимает, — ответил Динцюань.
— Одной лишь этой вины довольно, чтобы лишить тебя титула наследника. Ты осознаёшь это?
— Сын осознаёт.
Император кивнул:
— Динцюань, помни: отец твой есть император. В каких-то делах не вини меня в жестокости.
Сказав так, он обернулся и велел:
— Подайте сюда.
Евнух ответил, поднёс заранее приготовленный конский кнут. Император даже не взглянул, лишь чуть повернул голову и велел:
— Делай.
Динцюань медленно поднялся, пал ниц, распростершись на коленях. Евнух взмахнул кнутом и со всего размаха опустил его на плечи и спину наследного принца. Хоть поздняя осень и велела носить несколько слоёв одежды, тяжесть удара пробивала их до тела. Динцюань не произнёс ни звука, лишь вцепился зубами в рукав и тихо дрожал.
Сколько раз опустился кнут, он уже не ведал. Император поднял голову и увидел: одежда на сыне разодрана, из разрезов проступает кровь, а спина вся в пересекающихся следах. Лишь тогда он поднял руку:
— Довольно.
Динцюань медленно приподнял голову, лицо его было бледно-синеватым от боли. Император же словно и не заметил, только произнёс:
— Пусть этим всё и ограничится. Но если будет ещё раз, я уже не стану миловать.
Динцюань, превозмогая слабость, ударился челом:
— Сын благодарит государя за милость.
Император продолжил:
— Раз уж ты всё сам открыл, то и поручение это будет твоим. Я отправлю тебя в дом Гу Сылиня: передай ему, что я всё ещё тревожусь о границе и уже велел Гу Фэнину вернуться. Через несколько дней прикажу и вану Ци отправиться назад, в его удел. Что же до прочего, ты сам должен понимать, что сказать. Вряд ли стоит мне повторять, верно?
