С июля, с их первой встречи, прошло слишком мало времени, чтобы по-настоящему узнать друг друга. Но странным образом, несмотря на редкие встречи, возникали мгновения, что трогали душу. И в нынешней обстановке было неясно: благо это или новая беда.
А в Шанхае семидесятилетней давности бедствия не прекращались. В Чжабэе бомбёжки и сражения становились всё ожесточённее. Пришла пора урожая, но обширные поля, охваченные огнём войны, оставались несобранными. Неизбежно грозил кризис продовольствия, и жизнь людей в этих районах становилась ещё тяжелее.
Три дня спустя, 19 сентября 1937 года, наступил праздник середины осени.
С самого утра Цинхуэй ушла на рынок за рисом, но вернулась с пустыми руками. Её аккуратная короткая стрижка растрепалась, а в голосе звучала явная досада:
— Рис привезли, и сразу весь расхватали. Я даже пробиться не успела, кто-то умудрился схватить меня за волосы! Просто безобразие.
Заметив, что Цзун Инь осматривает А-Цзю, она собралась и с тревогой спросила:
— Ну как он?
— Постепенно идёт на поправку, состояние стабильное, — сняв стетоскоп, ответила Цзун Инь.
Цинхуэй с облегчением выдохнула:
— У нас ещё полмешка муки. Если экономить, хватит на какое-то время.
Она положила ключи на шкаф у входа и, подняв глаза на настенный календарь, тяжело вздохнула:
— Сегодня же Праздник середины осени. По-хорошему, школы должны открыться, но, видно, не откроются. По дороге встретила одноклассницу, сказала: Фудань и Датун тоже не начали занятия, вроде собираются объединиться и переезжать во внутренние районы… Ай, всё туда переносят. А там ведь, наверное, не будут воевать?
Сказав это, она повернулась к Цзун Инь, но та промолчала. Тогда Цинхуэй, словно успокаивая саму себя, добавила:
— Наверное, это лишь временно. Рано или поздно всё вернётся. Правда же, госпожа Цзун?
Цзун Инь не стала ни подтверждать, ни отрицать. Она немного помолчала и спросила лишь одно:
— Эта война может затянуться. Цинхуэй, ты сама думаешь покинуть Шанхай?
Та не ответила сразу. Было видно, сама мысль о подобном ей неприятна. Всю жизнь её путь был расписан заранее, и даже усыновление двух чужих детей уже стало для неё дерзким вызовом судьбе. А покинуть Шанхай? Это пугало больше, чем бегство в неизвестность.
Наконец, после долгого молчания, она подняла голову:
— Куда пойдёт третий брат, туда и я. Я пойду за ним.
В её словах слышалась юная беспомощность, привычка искать опору в другом, неспособность пока встретить мир один на один.
Цзун Инь больше не спрашивала.
Вместо этого она достала из сумочки несколько билетов:
— Вчера третий брат дал мне. Сегодня вечером Музыкальный оркестр муниципального совета играет благотворительный концерт в Нанкинском театре. Я останусь с детьми, так что сходите вы с ним.
Она будто специально хотела сблизить их, и улыбка мелькнула в её словах:
— Жаль, конечно. В прежние годы праздник был весёлым, сколько было гуляний! А теперь всё отменили. Ещё недавно третий брат мог бы отвезти тебя смотреть фейерверки. Но теперь какие фейерверки? Только орудийная канонада.
Праздник в военное время становился лишь символическим и редким, как цветок, выросший в пустыне.
Цинхуэй с детьми осталась дома, и на концерт пошли только Шэн Цинжан и Цзун Инь. Он, закончив дела, вернулся ближе к вечеру. Такси было не достать, время поджимало, и он взял напрокат велосипед у конторщика.
Оперевшись одной ногой о землю, а другой поставив на педаль, он обернулся и сказал:
— Садитесь.
Цзун Инь взглянула на него пристально, но не стала возражать. Она просто устроилась на сиденье позади. В тот миг, когда он оттолкнулся и велосипед рванулся вперёд, она обхватила его за талию рукой.
Сквозь тонкую ткань рубашки шла его теплая, ровная сила. И в этом касании было чувство надёжности и покоя.
В воздухе тянуло лёгким запахом гари. Скрип колёс о мостовую звучал особенно отчётливо на безлюдной улице. Они выехали из узкого переулка, и, обернувшись, Цзун Инь увидела, как лунный свет залил его до самого конца.
На спине белой рубашки Шэн Цинжана то вспыхивала, то гасла крохотная искорка. Приглядевшись, она поняла, что это последний в конце лета светлячок. Он тихо сидел, собирая в себе остатки слабого сияния.
Музыкальный вечер не собрал полных залов. В такое время большинство предпочитало оставаться дома, но оркестр муниципального совета сыграл с полной отдачей, превращая выступление в акт помощи и надежды, ведь все средства шли на благотворительность.
Из-за комендантского часа концерт завершился рано, когда едва перевалило за девять. Зрители попрощались короткими фразами и в спешке разошлись по домам.
Когда зал опустел, Цзун Инь отошла в угол и открыла бутылку газировки. Рецепт семидесятилетней давности слегка отличался от нынешнего, но сладость и бурлящие пузырьки радовали так же. Она посмотрела на часы. Было без десяти десять. Вдалеке Шэн Цинжан всё ещё задерживался с каким-то коллегой, не спеша завершать разговор.
Минутой позже он, наконец, освободился и покатил велосипед к ней.
На улице стало пустынно. Лишь издалека доносились сухие хлопки. Где-то шла перестрелка.
Цзун Инь снова устроилась позади, одной рукой обняла его за талию, другой сжала бутылку. Велосипед ритмично стучал колёсами по мостовой.
Ночь была темна. Электричества не хватало, и лишь бледная луна дарила свет. Внезапно всё вокруг озарилось: изменился воздух, сменилась сама ткань города.
В небе сияла башня «Восточная жемчужина», и это был уже не 1937-й. В 2015-м над Шанхаем висел не круглый осенний диск, а тонкий серп месяца, бледный и невзрачный среди огней современного мегаполиса.
Мир в одно мгновение перевернулся, обретя новый лик.
Ветер был прохладен, но мягок. По широким шоссе мчались автомобили. Они вдвоём не торопясь ехали по узкой дорожке сбоку, обгоняя редких пешеходов и иногда уступая дорогу резво несущимся электробайкам.
Вдруг взгляд Цзун Инь зацепился за освещённое здание.
— Остановись! — резко сказала она.
Шэн Цинжан мгновенно притормозил и проследил за её взглядом.
Высотка увенчана огромным светящимся логотипом:
“SINCERE 新希制药” [«Синьси Фармацевтикал»]
Каждая буква сияла ярким электрическим светом. «Sincere» — слово, некогда олицетворявшее веру и принципы основателей компании, — теперь, после разоблачений о фальсификации данных, звучало до боли иронично.
В глазах Цзун Инь на миг мелькнула тень.
