Бай Цзунъин усмехнулся холодно:
— Значит, я бы и не увидел это письмо, если бы сам не явился взглянуть на «славного генерала»? Что ж, господин умеет держать себя в почтении.
— Я многократно пытался добиться свидания с вами, но меня останавливали другие. Вы заняты важными делами, и я не смел настаивать.
Эти спокойные слова поставили генерала в неловкое положение. Он выхватил письмо, разорвал печать и пробежал глазами строки. Лицо его вмиг изменилось. Он долго и внимательно перечитывал страницы. Лишь затем он вернул стопку писем в конверт.
— Что он обо мне думает? — взорвался генерал. — Неужели я, Бай Цзунъин, позволю какому-то молокососу указывать мне?!
Он с силой бросил конверт на землю, резко развернулся и, уходя, бросил через плечо:
— У генерала такие чудесные замыслы? Почему бы ему самому не выйти на поле и не встретить врага? Бай не смеет оспаривать его славу. Так пусть столь великая доблесть будет завоёвана им собственноручно.
Сы Лань молча смотрел, как люди один за другим покидали шатёр. Потом он обернулся. Лу Цяньцяо всё так же лежал безмятежно, будто в глубоком сне, ни на что не откликаясь.
С таким полководцем идти в сражение?
Война безжалостна. На следующий день крестьянское войско получило ещё две тысячи подкрепления. У Шуан привёл пять тысяч бойцов, и их крики, брань и вызовы на бой разносились на многие ли. Бай Цзунъин, сдерживая ярость, не выступил навстречу. Он лишь прислал два проржавевших снаряжения и передал слова: «Две тысячи солдат готовы. Пусть генерал садится на коня».
Сы Лань только ошеломлённо смотрел на два разбитых доспеха. Разве можно было приказать нынешнему полководцу выйти в бой? Конечно, нет! Горько было сознавать, что если бы Бай когда-нибудь увидел истинное величие генерала, сегодня он не дерзнул бы столь нагло унижать его.
Он как раз вспоминал прежнюю доблесть Лу Цяньцяо, когда вдруг полог шатра откинулся, и вошёл Ли Янь, тот, кто обычно появлялся лишь вечером. Увидев сидящего Сы Ланя, неподвижного Лу Цяньцяо и брошенные на землю доспехи, ещё юное лицо Ли Яня омрачилось.
— Надеть доспехи. На коня! — голос его прозвучал холодно.
Сы Лань поспешно возразил:
— Он не сможет сражаться в таком состоянии!
— Мне всё равно, — резко бросил юноша. — Хочешь — держи его, хочешь — веди. Но если сегодня он не выйдет, позор падёт на весь мой род!
Со слезами на глазах Сы Лань облачил господина в доспехи, затем поднял его на плечо и вынес из шатра. Несколько раз свистнул — и издалека вихрем примчался Лэ Юньхуа. Сы Лань крепко привязал хозяина к седлу верёвками и шёпотом велел:
— Милый, береги его. Не дай упасть! Если станет слишком опасно, сразу уводи прочь!
— Победа обязательна, поражение недопустимо! — донёсся сзади ледяной голос Ли Яня.
Сы Лань обернулся, взглянул на него, но промолчал.
Так называемые «две тысячи солдат» оказались в основном старыми, больными людьми, среди которых стояли даже ряды раненых. Завидев Лу Цяньцяо, привязанного к спине боевого коня, многие исказили лица в презрительной усмешке/ D глазах их сквозило негодование.
Сы Лань холодно произнёс:
— По приказу генерала: подняться на башни и приготовить камни и кипящее масло!
Никто не шелохнулся.
Он повторил громче:
— По приказу генерала — на башни! Готовить камни и масло!
В ответ повисла мёртвая тишина.
Стиснув зубы, Сы Лань резко повернулся, громко ответил: «Есть!» — и, подхватив тяжёлый, почти с человеческий рост, камень, удерживавший полог шатра, шаг за шагом понёс его на башню. Вернулся он уже с обломком стрелы в плече. Видно, враги снизу успели поразить его.
Он взял второй камень. Поднялся снова. На этот раз стрела пронзила бок, и алая кровь залила доспехи.
Среди двух тысяч солдат поднялась тревожная ропотная суета. Все взоры были прикованы к Сы Ланю, и никто не двигался.
Когда он вернулся с пятым камнем, тело его было изранено, стрелы исчезли, но кровь продолжала струиться, оставляя за ним длинный след.
Наконец кто-то не выдержал. Один молча вышел вперёд, затем ещё двое подхватили вместе громадный булыжник и понесли его на башню. Постепенно шаг за шагом потянулись и остальные. Вскоре все две тысячи безмолвно последовали примеру. Они таскали камни, разжигали огонь и готовили кипящее масло. Старый генерал Бай Цзунъин, сидевший в шатре и ожидавший посмешища, округлил глаза от изумления.
