Евнух поклонился и уже было направился к выходу, но голос Динцюаня остановил его:
— Не нужно. Уйди.
Император и слуга переглянулись. Евнух неуверенно произнёс:
— Ваше Величество?..
Император ещё не успел ответить, как принц добавил:
— У меня есть разговор с Его Величеством. Оставь нас.
Император, сдерживая раздражение, произнёс спокойно:
— Подожди, пусть лекарь осмотрит тебя, тогда и поговорим.
Вдруг его взгляд упал на указательный палец правой руки наследника. Кожа там почернела и вздулась, как от яда.
Император нахмурился:
— Что это ещё за безобразие?
Динцюань слабо улыбнулся:
— Это подарок Вашего Величества. Тяжёлые кандалы заскучали без дела, вот я и стал ими играться. Не рассчитал, зацепил палец.
Император, конечно, не поверил. Он помолчал немного, потом сказал:
— Что ж, тогда велю врачу взглянуть и на это.
Динцюань оперся на кровать, медленно опустился на колени:
— Ваше Величество, прошу сесть. У меня есть дело, о котором необходимо доложить. Слова эти, возможно, вызовут у Вас гнев небесный, потому прошу заранее не милости и не лекарства, а лишь дозволения приготовить розги и дубины, чтобы покарать меня, когда договорю.
Император, заметив странную дерзость во всём его поведении с самого возвращения, не смог не рассердиться.
Он сел, глаза его сузились:
— Говори. Что мне с розгами делать, я решу сам.
— Слушаюсь, — покорно ответил Динцюань. Он коснулся лбом пола и спросил: — Какого наказания удостоится Ци-ван за содеянное?
Эти слова, произнесённые сыном перед троном, звучали почти кощунственно.
Император, решив, что ослышался, повернулся к евнуху:
— Что он сейчас сказал?
Тот, оцепенев, не посмел ответить.
Динцюань повторил:
— Я спрашиваю, как по законам государства и по родовым уставам надлежит поступить с членом королевской семьи, который осмелился нарушить долг подданного и проявил неуважение к трону. Если наследник, совершив ошибку, достоин отеческого наставления, то что заслуживает мятежный принц?
Император изо всех сил сдерживал ярость, но руки предательски дрожали.
— На чьей ты стороне? — прохрипел он наконец. — Кто осмелил тебя так говорить со мной?
На лице Динцюаня не дрогнул ни один мускул:
— Я не хотел показаться дерзким, но раз Ваше Величество уже изволили сказать, что вскоре Ци-вана отправят в удел, позвольте заметить: по законам рода это и так его обязанность. Если же на этом всё закончится, боюсь, придворные и военные не примут столь мягкого приговора.
Виски Императора вздулись, сердце бешено стучало, и вдруг он рассмеялся холодным и страшным смехом:
— Вот как? А не объяснишь ли, наследный принц, что, по-твоему, следовало бы сделать?
Динцюань поднял голову, взглянул на него спокойно и тихо произнёс:
— Ваше Величество, когда Вы поверили, будто во всём виноват я, как тогда намеревались со мной поступить? Пусть ныне поступят так же, как сочтут справедливым. Я не смею судить.
Император долго смотрел на него, потом спросил:
— У тебя есть ещё что сказать?
— Есть, — ответил Динцюань.
— Говори всё сразу, — устало велел Император.
— Ваше Величество, — начал он, — пятый брат уже прошёл обряд совершеннолетия1, думаю, стоит поручить Цзунчжэнсы подготовку его удела. Двор в землях Чжао также следует строить без промедления. Через год-другой он женится, и тогда всё должно быть устроено заранее, чтобы не было суеты и небрежности в обрядах.
Император кивнул:
— Значит, всё уже обдумано. Зачем же пришёл спрашивать меня?
— Я не смею решать сам, — склонил голову Динцюань.
Император холодно усмехнулся:
— И всё?
— Всё, — тихо ответил тот.
Долгое молчание. Затем Император, тяжело вздохнув, произнёс:
— Я не стану тебя бить и не стану карать. Через несколько дней ты должен вновь явиться на утренний совет. А пока иди, отдыхай. Я отправлю лекаря, пусть посмотрит твои раны. Ступай, я устал.
Динцюань опешил, а потом тихо спросил:
— Ваше Величество даже не хотите знать, почему я всё это сказал?
Император махнул рукой:
— Ваши мысли — каждое слово с двойным дном. Я не желаю разбираться.
Принц горько улыбнулся:
— Ваше Величество, возвращаясь сегодня от генерала Гу, я вдруг вспомнил уроки господина Лу. Вы ведь никогда не слышали, как я читаю книги. Позвольте сегодня прочесть одно место.
Император промолчал. Тогда Динцюань склонился и тихо начал:
— «Когда наследник собирался идти в поход, Ху Ту его отговаривал, говоря “нельзя”. Раньше Синь-бо2 предупреждал Чжоу Хуань-гуна3: “Если внутренние фаворитки равны законной супруге, а внешние влияют на дела государства, если любимый сын поставлен рядом с наследником, если столицу делят на два рода, — в этом корень смуты.” Но Чжоу Хуань-гун не внял и погиб. Теперь же корень смуты укоренился, как можно утверждать престол? Если желаешь быть сыном, почитающим отца, и правителем, приносящим народу покой, — подумай об этом»4.
Император резко открыл глаза, долго смотрел на него и произнёс:
— Повтори.
Динцюань поднял голову и спокойно сказал:
— «Если внутренние фаворитки равны законной супруге, а внешние влияют на дела государства, если любимый сын поставлен рядом с наследником, если столицу делят на два рода, — в этом корень смуты».
Император спросил негромко:
— Господин Лу Шиюй объяснял тебе смысл этих слов?
— Да, — ответил Динцюань.
Император кивнул и опустил взгляд:
— Понимаю. Ступай. Уже скоро рассвет. Дай мне время… всё обдумать.
- Гуань ли (冠礼, guān lǐ) — обряд совершеннолетия для юношей в древнем Китае. Во время церемонии юноше, достигшему возраста двадцати лет, впервые надевали взрослый головной убор — гуань (冠), символ его зрелости, гражданской ответственности и права вступать в брак. Этот ритуал считался важнейшим переходом из детства во взрослую жизнь и проводился по строго установленным конфуцианским канонам. ↩︎
- Бо (伯, bó) — титул, означающий «граф» / «старший представитель рода» / «старший князь». ↩︎
- Гун (公, gōng) — титул, означающий «герцог» / «князь» / «владыка». ↩︎
- Чуньцю (春秋, Chūnqiū) — «Вёсны и Осени», древнекитайская хроника, охватывающая события в государстве Лу (鲁国, Lǔ guó) с 722 по 481 год до н.э. Традиционно приписывается Конфуцию и считается одним из Пяти канонов конфуцианства. ↩︎
