Ли Чаоянь не последовала за ними.
На самом деле, кто бы ни попытался преследовать или преградить путь — ей уже было всё равно.
На другой стороне обрыва высилась застава Чангэн. Между ними было десятка два саженей, и он легко перемахнул через пропасть. Прыжок оказался слишком резким — то ли для него самого, то ли для Синь Мэй, которая лишь тогда опомнилась и, вскрикнув: «Ай!», выронила из рук коробку с едой.
— Ах! Моё тофу!.. — жалобно воскликнула она.
Длинный кнут бесшумно хлестнул в воздухе, надёжно подхватил коробку и вернул её обратно. Он молча протянул её девушке.
Синь Мэй замерла и посмотрела на Лу Цяньцяо. На его лице мелькнула лёгкая тень ожидания и колебания. Он ничего не сказал, лишь всё так же пристально и молчаливо смотрел на неё.
Она заплачет? Или снова бросится к нему в объятия?
Синь Мэй всматривалась в его лицо, потом медленно улыбнулась, взяла его за руку и сказала:
— Пойдём, поедим.
В главном шатре горел костёр, лампы не зажгли, и потому внутри было мрачно. Она открыла коробку и проверила ладонью блюда. К счастью, тепло ещё оставалось. Тофу и прочие овощи можно было есть и так, а вот суп и мясо стоило подогреть.
У костра стояла грубая железная посудина с кипящей водой. Влажный пар делал сухое помещение чуть уютнее. Синь Мэй вылила воду, поставила туда суп, а в коробку подложила горящие угли. Очень скоро по шатру разлился аппетитный аромат.
Куда бы она ни двинулась, Лу Цяньцяо неизменно шёл следом тихо и настойчиво, словно тень.
Наверное, слишком долго она простояла на холодном ветру у обрыва, и теперь, согревшись, не удержалась. Синь Мэй чихнула раз, другой, третий.
Его тень наконец вышла вперёд. Он приложил ладонь к её лбу.
— Простудилась… Подойди.
Он вскипятил воду, снял с неё обувь и опустил её озябшие ноги в горячую жидкость. В армии это был простой способ прогнать холод. Если болезнь принимала серьёзный оборот, в воду бросали ещё и кусочки свежего имбиря.
— Совсем закоченели, — нахмурился он, осторожно держа её бледные ступни.
Ногти на пальцах посинели, кожа была холодна, как лёд. Он поднял взгляд на её тонкое платье цвета бледной жёлтой росы и снова нахмурился.
— Слишком легко одета.
«Вот уж комментарий без малейшего намёка на нежность», — обиженно подумала она.
Синь Мэй надула губы:
— Это новое платье. И всё, что ты можешь сказать?
Он снова посмотрел, пальцами коснулся тонкой ткани и не отступил от своей суровой правды:
— Материя слишком тонкая. Зимой так ходить нельзя.
— А ты умеешь говорить что-нибудь ещё, кроме таких слов?
И только теперь он по-настоящему присмотрелся. Новое платье и правда было изумительным: длинный пояс с серебряными колокольчиками свисал до постели, а по краям ткани пышно распускались вышитые пионы. Лицо без косметики, чистое и нежное от природы, её белая кожа… всё это вкупе делало её особенно красивой.
Он открыл было рот, хотел что-то сказать, но слова так и не сорвались. Его уши медленно залила краска, и он лишь опустил голову, осторожно поливая её ноги горячей водой.
И вдруг холодная ладонь коснулась его пылающего уха. Вместе с ней на кожу упали тяжёлые капли.
Лу Цяньцяо вздрогнул, поднял глаза и увидел, что она держит его за ухо и тихо, беззвучно плачет.
— Что с тобой?.. — он растерялся, поспешно опустил её ноги в таз, неловко вытер ладони, обнял за плечи и, запинаясь, наконец выдавил: — Платье… платье очень красивое, правда, очень красивое…
Он подумал, что она, должно быть, заплакала лишь потому, что так и не дождалась похвалы.
Синь Мэй вдруг разрыдалась ещё сильнее, уткнулась лицом в его грудь и, обхватив его руками, только крепко прижималась, не произнося ни слова.
Он мягко прижал её голову к себе, пальцы его скользнули в пряди волос и осторожно их перебирали. Сквозь всхлипы и невнятные слова он расслышал:
— Уши… уши всё так же краснеют… значит, ты остался прежним… как хорошо, что не изменился…
И только теперь ей удалось дать волю слезам.
Он пальцами стёр беспорядочные капли на её лице и склонился, легко коснувшись губами её лба.
Он жадно вдыхал её запах, словно не видел её тысячи осеней. Желание становилось неудержимым, и поцелуи один за другим опускались на переносицу, на влажные веки.
Незнакомое и одновременно до боли знакомое чувство охватило его, будто это было первое трепетное прикосновение в жизни, которое почти невозможно удержать.
Её влажные ресницы взметнулись и опали, точно крылья бабочки. Лу Цяньцяо внезапно прижал её крепче, и его горячие губы властно накрыли её прохладные губы.
Поцелуй стал стремительным и требовательным. Он больше не мог целовать её так неловко и робко, как прежде. Теперь он впивался в её губы, жадно втягивая дыхание. Его язык почти яростно переплёлся с её.
Синь Мэй от неожиданности отпрянула, но он прижал её к себе сильнее, его пальцы глубоко скользнули под одежду, и тесёмки с лёгким треском одна за другой лопнули.
— Не рви! — в смятении вскрикнула она. — У меня… у меня ведь только это платье!
Но он, сипло и глухо издав звук, словно извинение, уже не мог остановиться. Жгучие поцелуи скользнули по её открытому вороту вниз, рука рванула пояс, и серебряные колокольчики звякнули, упав на пол. Его неуклюжие и торопливые пальцы двигались всё ниже.
— Подожди… — она резко распахнула глаза, тяжело дыша и вцепилась в его плечо. — …мои ноги… я ведь ещё сижу с ними в воде…
Он резким движением подтянул её, и ступни оказались на постели. Лёгкая юбка бесшумно сползла вниз.
