Взгляд Ся Цзинши был устремлён в окно, туда, где небо постепенно светлело.
Тело слегка покачивалось в такт неровному ходу повозки, и вместе с каждым толчком колыхалось и его сердце, не находя покоя.
Весть о смерти Фэн Сиян объявил именно он. На следующий день Фэн Суйгэ отказался от предложенной им охраны, решительно отклонил помощь и настоял, чтобы он и Исяо вернулись в Священный Город.
Он сказал: «Я должен сам увидеть конец всего этого», — и подчеркнул, что это и воля Исяо.
Император и пятеро воинов Юнлин были крепко связаны и посажены по отдельным повозкам в самом центре конвоя.
Гроб Сиян Сяо Вэйжань отвёз в город Лучэн, чтобы временно поместить в храме.
Ся Цзинши прекрасно понимал, что все эти разговоры о «проверке подлинности императорского завещания» были лишь способом заглушить людскую молву. Даже если завещание окажется подделкой, остановить смуту можно будет лишь в том случае, если он сам взойдёт на трон. Пусть противники назовут его узурпатором, пусть весь мир сочтёт его мятежником, всё это не имело значения. Слишком многое теперь зависело от него, слишком многих нужно было защитить.
Но если завещание истинно…
Он не знал, как встретит эту правду.
Отравленный отец. Убитая мать. Тот, кто совершил это.
И — узел в сердце, который невозможно развязать.
Для всех остальных он был железным человеком, героем, властным и непоколебимым.
Но только он сам знал, что все эти годы он был всего лишь трусом, сжавшимся в тени, бессильно наблюдая, как другие, по воле судьбы или случайно, разрушали его мир камень за камнем.
Он почти видел уже, как будет выглядеть то заседание, как всё произойдёт в зале Совета. Он почти слышал крики, видел лица придворных, узнавших правду. И всё же больше всего он боялся взгляда Исяо.
Он знал, что она не осудит. И всё же в глубине души страшился — страшился увидеть в её глазах жалость.
— Ваше Высочество! — донёсся из-за окна глухой голос командира кавалерии, перекрывая стук копыт. — Все сановники уже ждут у городских ворот. Прикажете ли…
— Пусть собираются во внешнем дворе, — перебил Ся Цзинши, возвращаясь из тяжёлых мыслей.
Его взгляд, мгновение назад пустой и потерянный, вновь обрёл ясность.
— Все, кто должен быть там, пусть явятся. Все должны быть!
Больше не осталось времени колебаться.
Бежать тоже было некуда.
То утро стало самым беспорядочным и бурным за всё время существования славной династии Цзиньсю. Министры разделились на два лагеря: военачальники стояли за Ся Цзинши, а почти все гражданские чиновники — против, настаивая, что завещание ложное.
Совет ещё даже не собрался полностью, а в зале уже гремели споры, сталкивались доводы и крики, всё походило не на дворец, а на шумный базар.
Внезапно над дворцом раздался протяжный удар в золотой колокол. Гул заполнил воздух, и разгорячённые спорами министры в одно мгновение умолкли. Сухие рты, сжатые губы, приглаженные рукава — все притихли, затаив дыхание в ожидании.
Послышались шаги.
Придворный церемониймейстер, стоявший у дверей, по привычке уже раскрыл рот, чтобы возгласить имена, но, увидев тех, кто поднимался по ступеням, так растерялся, что голос его сорвался:
— Его Величество Святейший Император! Его Высочество князь Чжэннаня! Её Высочество принцесса Синьпин! И Его Высочество, принц Фэн, наследник государства Суша!
В зале раздался ропот. Чиновники переглянулись — кто с удивлением, кто с возмущением. Один старый сановник, дрожащей рукой опираясь на трость, вышел вперёд и пронзительно возопил:
— Сегодняшнее обсуждение касается исключительно дел державы Цзиньсю! Оно есть государственная тайна! С какой стати сюда впущен иноземный принц?!
